Единственная сверхдержава

Близкая к идеям Д. Ачесона новая волна идеологов внешнеполитической экспансии начала подниматься примерно с 1957 г. Главной отличительной чертой ее программы было требование привести американское влияние в мире в соответствие с колоссальным американским потенциалом. Эти новые стратеги глобальной вовлеченности Америки вышли из цитаделей северо-восточного истэблишмента, университетов, традиционно поставлявших лидеров правящей элиты, исследовательских центров – «фабрик мысли» Северо-Востока. Они были уверены в себе, в своей компетентности и нисколько не сомневались в своем превосходстве над консерваторами маккартистского периода, над республиканскими политиками-бизнесменами администрации Эйзенхауэра, которым приходилось туго в споре со светскими, энергичными и эрудированными представителями клана Кеннеди. Близко наблюдая «новых людей», скептически настроенный заместитель государственного секретаря Ч. Боулс позже писал: «Они ищут случая показать свои мускулы… Они полны воинственности»^*.

Для плеяды, возглавляемой Дж. Кеннеди, неверие в способность Америки решить любую проблему и направить развитие мира в нужное русло означало измену главным американским принципам, недооценка мощи США (военной, экономической, политической), внутренней стабильности метрополии, основанной на национальном консенсусе, отсутствии реальной оппозиции политике расширения влияния, веры в особое предназначение Америки. Осторожное маневрирование, свойственное политике Д. Эйзенхауэра, стало казаться преступным пораженчеством. Тем самым оно (с точки зрения Кеннеди) как бы ставило предел распространению американской мощи в мире. Президент Кеннеди считал, что пассивность, свойственная республиканской администрации, может лишить США стратегической инициативы, вызвать у союзников и подопечных стран волю к самоутверждению.

Дж. Кеннеди указал на чрезвычайность переживаемого периода: «Поток событий (выдвинувших Америку вперед. – А. У.) иссякает, и время перестает быть нашим союзником»^*. Мощь Америки должна была быть использована быстро, активно, эффективно и немедленно. Даже при решении задач местного значения следует добиваться успеха ценой привлечения всех ресурсов, находящихся в американском распоряжении. Президент Кеннеди выразил кредо своей администрации в инаугурационной речи: «Пусть каждая нация вне зависимости от того, желает она нам добра или зла, знает, что мы заплатим любую цену, вынесем любое бремя, перенесем любые трудности поддержим любого друга, выступим против любого врага ради обеспечения торжества свободы»^*. Даже делая скидку на неизбежную высокопарность риторики, следует сказать, что это было огромное обещание. Ни одна страна не может вынести «любое бремя», «заплатить любую цену». И CIIIA брали на себя рискованное обязательство судить о том, кто нуждается в их поддержке.

Годы правления Зйзенхауэра порицались за самодовольство, за отсутствие чувства ответственности, за массовый уход в собственные мелкие проблемы, за безразличие к «всемирным задачам» США. Готовность охранять имперские интересы стала приравниваться к патриотизму. С точки зрения Кеннеди, обязанность идеологов его администрации – «выработать убедительное идейное обоснование делу поддержки и укрепления нашего общества в критическое время»^*. Поэт Роберт Фрост во время инаугурации Джона Кеннеди объявил, что наступают великие новые времена, аналогичные эпохе римского императора Августа. Даже поэт-демократ не остался безразличен к пафосу имперского блеска и желанию видеть Вашингтон «великим Римом новейшего времени». «Волнение охватило страну,– писал журналист и историк Д. Хальберштам, – волнение охватило по меньшей мере ряды интеллектуалов, разделявших чувство, что Америка готова к переменам, что власть будет отнята у усталых, мыслящих как представители торговой палаты людей Эйзенхауэра и передана в руки лучших и самых способных представителей нового поколения»^*.