Но вернуться в ненавистную квартиру было необходимо: не убегать же, бросив все, ведь она даже комнату свою не закрыла, все вещи там. Да и вообще: не по ней это — жить у Коли, точно подростку, ведь ей не просто хочется самостоятельности, как Андрюшке, — она уже давно другая, совсем не та, что приехала в Москву два с лишним года назад, и в прошлое не вернуться…
Лиза поехала на Грановского прямо от Инги — благо та жила неподалеку, на Маяковке. Она постаралась незаметно проскользнуть по коридору к себе в комнату — кажется, Ольги не было дома, свет не пробивался из-под двери.
В комнате все было на месте. Вид измятой постели заставил Лизу покраснеть; она торопливо скрутила постельное белье, бросила его на пол.
Дверь открылась так тихо, что Лиза увидела Ольгу, когда та была уже в комнате. Отшатнувшись в угол, она смотрела на соседку.
— Что, боишься? — невесело усмехнулась Ольга. — Не бойся, нападать больше не буду.
Вид у Ольги был ужасный: правый глаз совсем заплыл, губа рассечена — наверное, Ринат не ограничился одним ударом.
— Ну, чего смотришь? — зло спросила она, поймав сочувствующий Лизин взгляд. — Конечно, разукрасил, не без этого. Они, татары, все такие яростные — не любят, чтоб против ихнего делали.
Не дожидаясь Лизиного приглашения, Ольга села на стул, охнула:
— Чуть ребро не сломал, сволочь!
— Зачем же ты с ним, Оля? — осторожно спросила Лиза.
Впрочем, она уже знала, какой услышит ответ: с самого детства она наслушалась рассказов матери о несложившихся женских судьбах, нагляделась на растрепанных, рыдающих соседок, среди ночи выбегающих на улицу под пьяный мат супругов. Все эти женщины на следующий день со вздохом говорили: что ж, куда денешься, все они такие, где ж лучшего найти, а мой хоть получку приносит…
— Зачем, зачем! — ответила Ольга, потирая бок. — Люблю его, вот тебе и зачем!
Это было сказано так по-детски, что Лиза едва не заплакала. Можно уйти от человека, с которым связывает привычка, можно уйти от того, кто приносит получку, — но как оставить того, кого любишь?..
— А он что, всегда такой? — спросила она.
— Да нет же, что я, дура — если б он всегда такой был!.. Только как выпьет или как бабу новую увидит.
— И часто пьет? — Лиза едва сдержала улыбку.
Ольга не ответила. Взгляд у нее был совсем потухший, уголки блеклых, ненакрашенных губ горестно опустились.
— Господи, ну что за жизнь у меня такая горемычная? — вдруг запричитала она, как простая деревенская баба. — Никак мне счастья нету, куда ни кинься!
Она упала головой на стол и зарыдала — громко, со всхлипами. Лиза растерянно смотрела на нее: чем тут утешишь? Вдруг, так же мгновенно, как начала, Ольга прекратила рыдать и биться, вытерла слезы ладонью.
— Думаешь, я психопатка? — спросила она. — Просто жизнь нервная была. А он — моя первая любовь, — сказала она все с той же полудетской серьезностью. — А что ты думаешь? Конечно, мне не шестнадцать, и замуж сходила, и ребенок имеется, а Ринатка — первая любовь, вот хоть убей!
Ольга достала из кармана сигареты, закурила, стряхнула пепел в стоящую на столе чашку.
— Не куришь? — спросила она. — Да ты садись, чего стоишь?
Лиза послушно опустилась на диван. Сейчас начнется долгий рассказ, поняла она.
— Ты не обижайся, что я на тебя накинулась, — примирительным тоном произнесла Ольга. — Я ж понимаю, ты не виновата: он на все бросается, что только шевелится. Такой парень ебучий, жуть! И как мне его не любить: он хоть трахает, и видно, что хочет. А другие — только выпить, ничего им больше не надо. А Ринатка — он добрый вообще-то и не жадный: духи подарил, в кафе водил однажды — так-то, конечно, с собой приносит, а однажды водил. Я ведь не старуха, мне двадцать семь всего — тоже ласки хочется. Шесть лет лимитой на ЗИЛе отпахать — это как? Шесть девок в комнате, каждая водит, на каждой койке сопят — сдуреешь! И никто тебя за человека не считает, чуть что не так — каждому давай. А комендант — так тот просто повадился; если и все так, все равно требует. «А то, — говорит, — вылетишь у меня в два счета из Москвы, напишу, что ты наркоманка». Замуж вышла, думала, теперь отвяжутся. Так нет, куда там — сам же законный супружник, если на ночевку записывать не хотят, говорит: пойди, дай коменданту — запишет.
— Как это, на ночевку записывать? — спросила Лиза.
— Ну как, очень просто: женское ведь общежитие. Спасибо еще, ребенка разрешают держать. А если муж хочет на ночевку остаться, за две недели надо записываться, и очередь еще — все ведь хотят, а общага не резиновая.
«Господи, какой кошмар! — подумала Лиза. — Да как же можно так жить? И зачем?»
— Но ведь он твой муж! — воскликнула она. — И ребенок, говоришь, у вас — как же можно, чтобы кто-то его на ночевку записывал? И что же, он тоже это терпел?
— А чего ему? — равнодушно произнесла Ольга. — Ему ж еще и лучше, алкашу: у него так и так не стоит, чего ему лишний раз залупаться с комендантом?
— А теперь он где?
— Сидит, — ответила Ольга. — Ножом пырнул одного по пьянке, теперь сидит — туда ему и дорога.
— А ребенок?
— У матери, в Мценске — знаешь такой город?
— Знаю. Леди Макбет Мценского уезда…