Единственно верный

— А как же место для постройки храма? — Дигна выглядела так, словно собиралась искать нужную точку, невзирая на все дожди в мире. Вот он, фанатизм творческого человека, подумал Шани и сказал:

— Я несколько раз был в Эвглеже, лучше всего строить там. Мраморные карьеры под боком, хорошая дорога. И до столицы расстояние как раз такое, чтобы дорога не пугала паломников.

Дигна криво улыбнулась одной стороной рта. Видно было, что Эвглеж — лесистое хвойное всхолмье — ей не по душе, но она не хочет спорить: либо устала, либо понимает бессмысленность пререканий.

— Мы с вами где-то встречались, — полувопросительно произнес Шани. Дигна улыбнулась, поправила полотенечную башню на голове.

— Я бы вас не забыла, — с легкой ноткой кокетства промолвила она. — У вас очень необычные глаза, ваша бдительность.

— Мне знакомо ваше лицо, — сказал Шани. — Я где-то встречал вас раньше, но не могу вспомнить… А скажите лучше, чем вам не нравится Эвглеж?

Дигна пожала плечами.

— Не знаю. Я не вижу там именно этого храма. В Эвглеже много деревьев, там лучше будет смотреться не камень, а деревянный терем…. Хотя вам, наверно, это не интересно.

— Отчего же, очень интересно, — задумчиво сказал Шани, любуясь всплесками алого в своем бокале. — Еще мне интересно, куда именно вы хотите меня направить и почему все время поправляете это полотенце. Не пора ли его вообще снять? Так ваши волосы быстрее высохнут.

Дигна опустила глаза и замолчала. В наступившей тишине было слышно, как стучит по ставням и крыше дождь, и где-то на кухне хозяин тихонько переговаривается с женой. Шани ждал, не сводя глаз с девушки. Он заметил, что Дигна побледнела; наконец, она подняла руку к голове и стянула полотенце. По плечам рассыпались кудрявые рыжие локоны; Шани усмехнулся.

— Парик, — сказал он. — Я так и думал. И зовут тебя на самом деле Дина Картуш. Обвинение в наведении порчи. Я же говорил, что не смогу отпустить тебя дважды. А теперь ты подобралась к государю, и один Заступник знает, что за сети ты плетешь и кого хочешь поймать, — он сделал тяжелую, угрожающую паузу; губы Дины дрожали. Казалось, вот-вот и она разрыдается. — Я мог бы сейчас накалить кочергу и почертить ею тебе по ребрам, но думаю, ты все же благоразумна и расскажешь мне, что задумала на самом деле.

Дина молчала. Отблески пламени в камине делали ее лицо несчастным и зловещим, словно напоминали об обычной судьбе аальхарнских ведьм — костер и только костер. Молчал и Шани. Наконец Дина вздохнула и горько сказала:

— Что ж, если носить парик — преступление, то можете меня сжечь. Или забить кочергой, как хотели. Эти добрые поселяне, что так гостеприимно нас встретили, вам в этом благом деле с радостью помогут.

Судя по всему, ей было нечего терять — настолько пустым и обреченным прозвучал ее голос, словно она уже увидела уготованное будущее и со всем смирилась.

— Поверь, это не доставит мне удовольствия, — произнес Шани. — Носить парик не преступление и быть рыжей — не преступление тоже. Но ты уже была под обвинением инквизиции. Пусть дело закончилось в твою пользу, но сам факт играет против тебя. А теперь ты изменила внешность, насколько смогла, и подобралась к особе государя, явно не с бескорыстными целями. И как еще я должен на это реагировать?

По щекам Дины побежали слезы. Она плакала без рыданий и всхлипов, и почему-то это делало ее прекрасной. Шани вспомнил, как несколько лет назад она также плакала в пыточной, глядя на Коваша — тогда все закончилось очень быстро, стоило заплечных дел мастеру слегка сжать ее плечо клещами. Интересно, остался ли на плече след и заметил ли его государь?

— Все правильно, — прошептала Дина. — Все верно. Ты должен меня убить.

— Я не убиваю невиновных, — твердо сказал Шани. — И если ты заметила, то ни в чем тебя не обвиняю. Но согласись, что вся эта ситуация выглядит не очень красиво, — Дина едва заметно кивнула, и он продолжал: — Поэтому рассказывай. С самого начала.

Как говорится, черная полоса началась со дня рождения. Дина родилась в хорошей и неплохо обеспеченной семье, но рыжий цвет волос всегда приносил ей неприятности. Девочку не принимали в компании других детей, соседи явно и за глаза нелестно высказывались по поводу малолетней ведьмы, а мать переживала, что Дину никто не возьмет замуж. Дело осложнялось еще и тем, что Дина полюбила рисование и книжные науки, что, конечно, женщинам не запрещалось, но смотрелось неким забавным курьезом. Впрочем, отец, насмотревшись на попытки дочери строить замки из песка и прочих подручных материалов, решил отдать ее в мастерскую Верокья: обычные женские заботы не вызывали у Дины никакого интереса, так хоть там будет при деле, а может и за подмастерье выйдет замуж — и то хлеб.

Однако сразу попасть в обучение к великому архитектору, о чем Дина грезила с ранней юности, было не суждено. Старуха соседка, обозвавшая девушку рыжей тварью на глазах у людей, через день отдала Заступнику душу, и ее родственники едва не устроили над Диной самосуд.