Единственное желание. Книга 4

Настя устало улыбнулась разбойнику:

– И зачем мне мир, в котором его не будет?

Эл опустил глаза.

А Настя добавила чуть слышно:

– Исчезнуть бы сейчас… Уснуть и не проснуться!

– Не говори так! – быстро вскинул глаза Ворон. – Ты жить должна!

– Жить? – Дэини тяжело качнула головой. – Я не могу жить, Эл. Меня больше нет…

Настя смотрела на лицо любимого, рука её нежно перебирала его чёрные пряди. Рядом понимающе молчал Эливерт.

Собственная рука казалась такой бледной и тонкой, почти прозрачной. Насте мерещилось, что с каждым движением она становится всё бледнее и бледнее, словно ладонь призрака.

– Дэини! – тревожно окликнул Ворон. – Дэини, что за…

Настя подняла глаза, натолкнулась на потрясённый взгляд атамана.

– Дэини! Вернись!

Она видела, как Эливерт дёрнулся к ней – резко, испугано. И она даже потянулась к нему...

Но мир уже ускользал куда-то в бесцветную туманную пелену.

Вдали мерцали огни, крохотные, робкие, но такие красивые, как далёкие бриллианты звёзд. Звуки тонули в этом океане мглы и жемчужных светлячков.

– Держи меня за руку, Дэини! – долетел до Насти запоздалый окрик Ворона – последнее, что осталось в памяти.

И она растворилась в тумане, тишине и звёздном свете, став лишь каплей в вечном Море Времени.

***

37 Здесь кончается синее море…

Даже в снах ты уже

Не возвращаешься…

Все исчезло,

Поглощённое бездной времени.

И осталась только тоска осенняя,

И не воспоминания даже, а так…

Ощущения.

Ощущения –

Прошлого тени забытые.

Ощущение того,

Что уже все утеряно.

Ощущение того,

Что все уже было когда-то.

Возвращение в то время,

Куда не бывает возврата…

стихи автора

Миллиарды звёзд сияли вокруг. Словно дрожащие огни большого города, когда ты смотришь на них с высоты. Она парила среди них, скользила мимо, будто маленький светлячок в мельтешащем облаке таких же ярких собратьев.

Потом они стали пролетать всё быстрее, словно ослепляющие фары авто на ночном шоссе. Проносились стремительно, как хвостатые кометы, сливаясь в сплошную горящую, извилистую линию, огненную змею. Слепящая феерия заполнила всё пространство впереди. Превратилась в одно раскалённое добела пятно, и Настю влекло ему на встречу, будто она попала в стремительный горный поток.

«Так вот он какой – свет в конце туннеля…» – подумалось невесело.

Белое зарево сияло теперь в вышине, прямо над ней.

К нему прибавился звук. Голос.

Голос казался знакомым, но вспомнить не получалось. Крутилось где-то на грани узнавания, не поддавалось, и оттого злило.

Такой минорный, печальный, жалостливый, от него хотелось плакать.

Очень-очень медленно до Рыжей доходил смысл.

А потом прилетело письмо,

Как ничем не прикрытое горе…

Что за бред? Кому это сейчас вздумалось петь? Да ещё такую древнюю древность. И откуда вообще в Долине Ветров знают песню Булановой?

Буланова! Точно, это она и поёт так надрывно!

Было в нём откровенье одно:

«Здесь кончается, здесь кончается,

Здесь кончается синее море…»[1]

Настя распахнула глаза и тотчас зажмурилась снова. Ударило белым.

Она прищурилась и попыталась ещё раз. Огляделась. В глазах до сих пор всё расплывалось.

Белое пятно над головой – гигантская лампа дневного света, а ещё белый потолок. В углу – серый кружок, похожий на сито. Из него и доносится грустная песня детства.

Настя с трудом приподнялась, села.

Чертовски похоже на больничную палату. Или морг. Но в морге песни не поют, наверное…

Пустая белая комната.

Можно подумать, что она в раю. Но рядом с узкой койкой – обшарпанная тумбочка. На ней в стальном поддоне – два пустых шприца. У стены – кривая рогатая стойка, на которую обычно вешают капельницу.

Пожалуй, всё-таки больница…

В широком квадратном проёме окна – выцветшей простыней растянулся лоскут пасмурного неба.

И решётка. Облупившаяся, но надёжная, крепкая.

Огромная разлапистая ветка старого клёна скреблась в окно в порывах ветра. Пожелтевшие листья так и льнули к стеклу бледными ладонями.

Больше в окно ничего видно не было.

Насте вспомнились осенние листья в городском канале Кирлиэса, уносимые прочь равнодушным течением. И сердце резануло болезненно.

Тогда душа её полна была горечи и ревности. Тогда она ещё не знала, что её обида так мелка и незначительна.

Какой дурой ты была, Настенька!

Рыжая спустила ноги на ледяной пол, подошла к окну, приникла к запотевшему стеклу.

Внизу – узкая дорожка из квадратных плит. Стриженый газон. Высокий бетонный забор. По кромке его – колючка.

С высоты третьего или четвёртого этажа, где находилась Романова, была видна пустынная асфальтированная дорога по ту сторону ограды, а дальше лесок или какой-то заброшенный парк.