Единственное желание. Книга 5 (СИ)

Далеко убежать не вышло. Орлех накинулся на спину, повалил его на землю, прижимая всем телом, потому что вифриец с неистовым усердием скидывал приятеля.

— Поздно! — торговец встряхнул бывшего атамана за плечи, рявкнул в лицо: — Поздно! Слышишь меня, слышишь? Куда ты собрался, дурак? Ты уже их не спасёшь. Сгоришь…

Эливерт поднялся, в недоумении глядя на смуглого торговца, на тех, кто стоял позади, на рыжее зарево. Жар даже на расстоянии обжигал. И сердце его сейчас полыхало таким же испепеляющим всё огнём.

— Поздно… — тяжело обронил Орлех ещё раз.

И тогда Ворон взвыл мучительно — необузданная дикая сила вырвалась со дна души. Он отшвырнул вцепившегося в него приятеля и бросился в огонь.

— Стой! — успел заорать ялиолец.

Толпа испуганно ахнула. Эливерт проскочил сквозь завесу пламени, одним пинком отшвырнул прочь огромное бревно, подпиравшее дверь, рванул полыхавшую ручку и исчез в чреве горящего дома.

* * *

Волосы трещали на голове. Каждый вдох адской болью разрывал грудь. Глаза резало так, что он почти ничего не различал. Со всех сторон, словно щупальца ненасытного чудовища, до него пытались дотянуться хищные языки огня.

Эливерт влетел в кухню и согнулся пополам от боли. Словно ударили резко под дых.

Вириян лежала на столе, будто на погребальном помосте. Окровавленное платье уже занялось местами.

Но лицо оставалось прекрасным, нежным, умиротворённым, как у статуи Великой Матери. Будто она просто уснула, но только разбудить его жену не смог бы уже никто.

Он склонился над ней, но так и не осмелился притронуться. Просто стоял и смотрел, а вокруг бешеные огненные звери плясали дикие танцы, не решаясь напасть, но подбираясь всё ближе.

В этот миг Эливерт понял отчётливо, что наружу уже не выйдет. Незачем выходить. Вся его жизнь сгорала сейчас в этом пламени. И самым разумным казалось — просто остаться здесь.

Ворон огляделся тревожно. Он стремился отыскать взглядом Граю, но при этом понимал, что увидеть её не готов совершенно.

Здесь, в кухне, её не было. И надо бы подняться в комнату дочери, пока ещё есть такая возможность… Только ноги словно приросли к полу.

Вдруг сквозь неистовый рёв пожара, ему почудился тихий, едва различимый всхлип. Эл развернулся резко, бросился в угол, отшвырнул прочь тяжёлый ящик и увидел маленькие пальчики, вцепившиеся в решётку.

Дверку заклинило, она не поддалась сразу, не пожелала открыться. Эливерт вырвал её с корнем. Сунул руки в тёмный лаз под шкафом, вытащил скрюченное дрожащее тельце. Обхватил, прижимая к себе.

Жива! Всеблагая Мать, она жива! Жива!

Граю вцепилась в него обеими ручонками.

— Папка! Они… — она захлебнулась в слезах. — Мама, мамочка…

Эл вскочил на ноги мгновенно.

Пламя уже охватило всё вокруг, словно он стоял в самом центре огромного костра. Огненная ловушка захлопнулась, отрезая пути к отступлению.

Нет, умирать рано! Он лбом стены прошибёт, но Граю не сгинет сегодня в этом проклятом зареве. Прикрывая дочку руками, насколько это было возможно, Ворон кинулся с кухни. На пороге оглянулся мучительно…

Но вытащить и Граю, и Вириян ему не по силам точно.

— Да пребудет дух твой в благодати! — чуть слышно шепнул на прощание Эливерт и выскочил в гостиную, полыхавшую уже от пола до потолка.

Он видел спасительный проём двери, но выход был отрезан сплошной стеной огня. Ворон метнулся было к окну, но понял — и там не проскочить.

Он подхватил с пола уже тлевший тканый половик, накрыл им с головой себя и Граю и, не видя ничего, пошёл напролом сквозь стену огня.

Нестерпимый жар отступил внезапно. И хоть опалённая местами кожа горела по-прежнему, Эл угадал, что они выбрались.

Ноги подкосились, и он упал на прохладную мягкую траву.

Кто-то стащил с них занявшуюся ткань. Свежий воздух обжёг горло.

Эливерт смотрел вокруг, но ничего не видел. Будто в странном сне очутился.

Неясные тени вокруг. Издалека долетал гул встревоженных голосов. Чьи-то руки, чужие и холодные, волоком оттаскивали их прочь от ревущего неистового пламени.

Он прижимал к себе Граю, не выпуская даже на миг. Пальцы уже сводило судорогой, но он не мог разжать тиски собственных рук.

Орлех что-то кричал в лицо, но Ворон не понимал, что тому надо.

— Дурак! Дурак полоумный! Ты что творишь? Вы целы? — Орлех потряс вифрийца за плечи, оглянулся на грохот — это рухнула сгоревшая крыша. — А Вириян… Она там? Она… Эл, ответь! Скажи хоть что-нибудь, брат! Брат!

Он ничего так и не сказал. Он не понимал ничего. Он ничего не слышал и не видел.

Только чувствовал, как рыдает безутешно, уткнувшись в него мокрым носом, его Воробышек. Прижимал её к сердцу, страшась отпустить. И смотрел, как пылают обглоданные пожаром останки его дома…

А в голове набатным колоколом звенел монотонный холодный голос пророчицы Тайлли. Слова, сказанные почти два года назад, воскресли в памяти так легко, словно он слышал их только вчера: «Опасайся огня, Ворон, опасайся! Огонь опалит твои крылья, огонь выжжет твою душу, огонь отнимет самое дорогое. И дождь из слёз прольётся, горький, будто пепелище…»

* * *

Этой ночью…