Единственный

— Прошу прощения. Просто я за тебя волнуюсь, ты практически не спишь и очень мало ешь, — повинилась передо мной.

Развивать полемику дальше не было никакого желания, да и звонок входящего отвлёк. Номер был неизвестным, комбинация цифр непривычная.

— Слушаю.

В ответ послышался сдавленный кашель. Женский. А за ним робкое, совсем тихое:

— Alihan… Bey* — прозвучало с запинкой, затем сбивчиво, на турецком и с акцентом: — Меня зовут Аида Демиркан. Я — дочь посла, господина Александра Демиркана.

Всё былое смело из моей головы в одночасье. С послом я познакомился двенадцать лет назад, на территории Бурдж Хаммуда. Тогда же и видел его в последний раз. Он спас мою жизнь. И я перед ним в долгу. Я дал ему слово, что обязательно расплачусь. Даже если сам буду истекать кровью, буду пребывать на пороге смерти, любой ценой, в любое время, когда бы ни возникла нужда. Долг жизни — единственное, что нас связывает, после произошедшего мы не общались.

— Вы меня слышите? — уточнила девушка, поскольку я не ответил, занятый воспоминаниями о том, о ком шла речь.

— Да, слушаю. Ваш отец в порядке? — спросил, хотя уже предполагал обратное.

Иначе бы она не обратилась ко мне.

— Он сказал, чтобы я позвонила вам. Сказал, что вы поможете, — подтвердила мои мысли Аида. — Он… погиб.

Жаль…

Хороший был человек.

— Где вы?

— Эр-Рияд.

— Скоро буду.

Шесть часов спустя

Аида

— Нет! Так нельзя! Остановитесь! — сорвалось с моих губ, вместе с пробуждением.

Не собиралась спать, но бессонная ночь в бегах дала о себе знать, меня вырубило там же, где сидела — на гостевом диванчике в кабинете отца. Снились кошмары. От этих же кошмаров я и проснулась. За окном вовсю светило солнце, а контрольно-пропускных пунктов перед посольством стало два. Второй устроили сподручные аль-Алаби. Да, вот так нагло и бессовестно, совершенно не считаясь с законами и моралью, они безнаказанно останавливали и обыскивали всех, кто входил и выходил из посольства. Самое безумное: никто их не останавливал. Местные власти будто впали в спячку, закрыв на всё глаза. Не менее обидным оказался и тот факт, что управление посольства тоже не собиралось придавать огласке происходящее, опасаясь возможной конфронтации в будущем. В общем, нафиг никому не сдалась дочь бывшего посла. Почему бывшего? Да потому что мёртвый посол — уже не посол. Никто. Документальное подтверждение данному факту я получила немного позже моей первой встречи с Амиром аль-Алаби. Тогда же удалось связаться не только с тем, кому велел позвонить отец, но и с Ясминой. С ней действительно всё было в порядке, если верить её словам, женщина отправилась улаживать процедуры, связанные с нашим общим несчастьем. И единственное, что ещё напоминало о жизни господина Александра Демиркана в этих стенах — временное разрешение оставаться здесь. Его лимит, к слову, тоже был не особо надёжным и долгим. Вошедшая после моего пробуждения референт отца прямо заявила об этом:

— Мы держим свою позицию, как можем, однако на нас слишком давят. Сами знаете, их влияние… Таким, как аль-Алаби, не отказывают, — услышала я, словно дежавю. — Госпожа Аида, необходимо срочно придумать выход из ситуации, иначе… — запнулась и не стала договаривать, опустив взгляд.

— За мной приедут. И заберут отсюда. Но мне нужно ещё время, — отозвалась я максимально нейтрально.

Кого старалась убедить: ту, к кому обращалась, или себя — тот ещё вопрос.

Алихан обещал приехать, да.

Но успеет ли?

— Боюсь, времени остаётся едва ли до конца сегодняшнего дня, — вздохнула женщина, присела рядом со мной, взяла за руку. — Мне очень жаль. Я соболезную вашей утрате. И всё понимаю, поверьте. Мы, правда, делаем всё, что можем. Но поймите, госпожа Демиркан, у нас тоже есть дети. И мы хотим вернуться домой, к ним, обнять их, живых и невредимых, — сдавила мою ладонь, участливо взглянув мне в лицо.

А у меня в груди словно чёрная дыра образовалась. Ни вдохнуть. Ни выдохнуть. Кислород застрял в лёгких, оседая горькой тяжестью и болью. Прикосновение я разорвала. Поднялась на ноги.

— Я понимаю. Всё понимаю.

Да, трусливо сбежала. За неприметную дверь у книжного шкафа, ведущую в небольшую уборную. Там, включив ледяную воду, я долго умывалась, бездумно смотрела на своё жалкое отражение, стараясь не поддаваться подступающей истерике. Хотелось всё крушить, кричать во всё горло, сойти с ума. Неимоверных усилий стоило запихнуть все эти неуместные желания куда подальше, и сосредоточиться не на себе, не на своих чувствах. Об отце тоже старалась не думать. Как и о той колючей тьме, что воцарилась в моей душе.

— Очень хорошо всё понимаю, — криво ухмыльнулась я своему отражению, вспомнив разговор.