Единственный крест

Но это была не змея. Это была никому не страшная, пожилая черепаха Тортила с подслеповатыми глазами.

— Ах ты, безмозглый, доверчивый мальчишка с коротенькими мыслями! — сказала Тортила. — Сидеть бы тебе дома да прилежно учиться! Занесло тебя в Страну Дураков!

— Так я же хотел же добыть побольше золотых монет для папы Карло… Я очччень хороший, благоразумный мальчик.

Деньги твои украли кот и лиса, — сказала черепаха. — Они пробегали мимо пруда, остановились попить, и я слышала, как они хвастались, что выкопали твои деньги, и как подрались из-за них… Ох ты, безмозглый, доверчивый дурачок с коротенькими мыслями!..

— Не ругаться надо, — проворчал Буратино, — тут помочь надо человеку… Что я теперь буду делать? Ой-ой-ой… Как я вернусь к папе Карло? Ай-ай-ай!..

Он тер кулаками глаза и хныкал так жалобно, что лягушки вдруг все враз вздохнули:

— Ух-ух… Тортила, помоги человеку.

Черепаха долго глядела на луну, что-то вспоминала…

— Однажды я вот так же помогла одному человеку, а он потом из моей бабушки и моего дедушки наделал черепаховых гребенок, — сказала она. И опять долго глядела на лужу. — Что ж, посиди тут, человечек, а я поползаю по дну, — может быть, найду одну полезную вещицу.

Она втянула змеиную голову и медленно опустилась под воду. Лягушки прошептали:

— Черепаха Тортила знает великую тайну.

Прошло долгое-долгое время. Луна уже клонилась за холмы… Снова заколебалась зеленая ряска, появилась черепаха, держа во рту маленький золотой ключик.

Она положила его на лист у ног Буратино.

— Безмозглый, доверчивый дурачок с коротенькими мыслями, — сказала Тортила, — не горюй, что лиса и кот украли у тебя золотые монеты. Я даю тебе этот ключик…» Пожалуй, хватит.

— Нет, не может быть! — воскликнула Лиза.

— В этой жизни может быть все, — грустно произнес Сидорин. — Догадалась?

— Милица Васильевна Сечкина?! Нет, это абсолютно честнейший и порядочнейший человек. Я ручаюсь за нее. Асинкрит, ты ошибаешься.

Никто из присутствующих, кроме Толстиковой и Сидорина не знал, кто такая Сечкина, а потому все посмотрели на Лизу. Она же смотрела на Асинкрита, будто желала услышать от него опровержение собственных догадок.

— Асинкрит, здесь что-то не то! Не могла Милица Васильевна быть замешана в этом грязном деле.

— Ты все-таки бестолочь, Алиса.

— Благодарю покорно.

— Извини, конечно, но я же сказал: слушай внимательно. Пруд, черепаха… В сказке у Тортилы только голова страшная, а душа добрая. У черепахи ключик, понимаешь?

— Картина в музее? — ахнула Братищева.

— Правильно. В кабинете Сечкиной.

— Ребята, дорогие, — голос Глазуновой был весом, — хватит загадок. Вопрос первый: кто такая Сечкина?

— Наш старейший сотрудник, — ответила Лиза. — Божий одуванчик. Милейший человек, интеллигент не знаю в каком поколении. Работает реставратором. Сидит в своей комнате и возвращает к жизни старые картины. Сейчас кропит над Моравовым — его нам передали из одного районного краеведческого музея в плачевном состоянии… Нет, она в этом деле не могла быть замешанной…

— Понятно, — кивнула Галина, — теперь вопрос второй: если Сечкина, да простит меня эта милейшая женщина — черепаха Тортила, тогда кто у нас лиса Алиса и кот Базилио?

Сидорин ничего не ответил, а только с улыбкой посмотрел на Лизу, словно говоря, мол, сама скажешь, или тебе подсказать. Но Лиза была в явном замешательстве:

— Господи, это же так просто!

— Алиска, народ хочет знать истину, — не выдержала Люба, — хватит томить.

— Понимаешь, если верить Сидорину, лиса-Алиса — это Закряжская.

— Стоп, стоп, — опять вставил свое веское слово Вадим, — лично мне имя Закряжской ничего не говорит.

— Это женщина, с которой я делю рабочий кабинет, — пояснила Лиза. — Что-то среднее между серой мышкой и…

Увы, никто так и не узнает, о какой второй ипостаси Закряжской хотела сказать Толстикова, ибо она вдруг замолчала, а потом недоуменно посмотрела на Сидорина:

— Плошкин-Озерский?!

— Молодец! — Асинкрит был очень доволен. — Вот мы и нашли кота Базилио.

Разумеется, Толстикова вновь объяснила Вадиму, кто такой Плошкин-Озерский. А затем опять слово взял Асинкрит.

— Версия с Лебедевой и Слонимским была очень красива, но и в то же время хрупка. Но обижайся, Алиса, но к мысли о директоре и его заместителе нас подталкивала чужая воля. Слишком явно подталкивала. Между тем, какой был резон у Аркадия Борисовича сотворить кражу в собственном музее? Две украденных картины за время его директорства — не много ли? А он, поверьте, дорожит своим местом. Но для нас важнее то, что была и еще одна кража, первая, произошедшая до прихода Слонимского в музей.

— То есть, уже существовала схема, к которой директор не имел никакого отношения?

— Совершенно верно, Люба. Схема была до Слонимского, сработала она и при нем.

— Получается, Львовский причастен и к прежним кражам? — чувствовалось, что Братищева быстрее всех вошла в ситуацию.