— Значит, если я скажу, как эти добрые женщины сейчас: «Чудесные стихи!» — я не буду глухим, а если промолчу или признаюсь честно, что мне они не понравились — сразу оглохну?
— Мне не нужны фальшивые похвалы, — с достоинством молвил Плошкин.
— Правда? Тогда слушайте: то, что вы сейчас прочитали, не стихи, а рифмованный набор из общих мест, чувств, фраз.
— Мальчишка, понимал бы хоть что-нибудь в поэзии! — глаза лирика налились яростью.
— Немножко понимаю. Хотите, прочту вам настоящие стихи?
— Ваши, что ли? — засмеялся оскорбленный до глубины чувств Плошкин.
— Зачем же?
— Только, ради Бога, не Рубцова.
— Вы его не любите?
— А что в нем особенного. Останься он жив, кто бы Коляна знал?
— А вы с ним… были знакомы?
— И даже пил. Если рассказать…
— Не надо, — попросил поэта Сидорин. — Но если для того, чтобы писать, как он — надо много пить — пейте.
— Издеваетесь?
— Нисколько. Я вам другого поэта прочитаю. Виталий Креков зовут. Живет в Сибири.
— Пожалуйста. Хочу услышать «настоящие стихи».
Асинкрит начал читать. Читал он тихо, почти безразлично. Сидел на стуле, держал в руках пустую чашку и смотрел на Лизу: