Единственный крест

— Неплохо, Санек, — одобрительно сказал второй пацан. — Немного потренируешься, и будешь с первого раза вышибать намертво.

— Просто солнце в глаза светило, да и далеко все-таки было, — отозвался первый.

И они ушли, как ни в чем не бывало. Широко раскрытыми глазами Асинкрит смотрел то на лежащего неподвижно воробышка, то на спины уходящих мальчишек.

— Бедный воробышек, — вздохнув, сказала Светка, а потом слегка толкнула Асинкрита. — Асик, давай читать дальше…

Читать дальше? Что-то оборвалось внутри Асинкрита. Всякий раз, когда негодный мальчишка стрелял в птаху, ему казалось, что камешки летят в него. Он подбежал к воробью, взял его в руки. Птичка безжизненно распласталась на его ладони. Воробей был мертв. Как захотелось Асинкриту, подобно герою русской сказки, найти живую воду и плеснуть ею на воробышка. А может… И он с криком: «Мама, мама! Воды!» бросился домой. Задыхаясь и путая слова, стал объяснять маме, что ему нужна живая вода и что он должен оживить воробушка. Асинкрит протягивал маме безжизненное тельце птички, торопил ее. И не сразу до него дошел смысл маминых слов о том, что такая вода бывает только в сказках, и что мертвую птицу, увы, нельзя оживить.

Потом они вместе со Светкой в самом дальнем углу сада выроют между двумя кустами смородины ямку и положат туда несчастного воробья, чья жизнь оборвалась так несправедливо и нелепо…

И Асинкрит расплакался. Глядя на него, заголосила Светка. Так и сидели два этих маленьких человечка над едва заметным бугорком, и плакали. А ночью Асинкрит не мог долго заснуть. И все думал, почему кроме него никто больше не стал оплакивать воробья, который никому не сделал зла. Также светило солнышко, летали стрекозы, пес Цыган с лаем носился за проезжающими мотоциклистами. Асинкрит еще не знал такого слова — равнодушие, но уже понял, что в этом огромном мире что-то не совсем ладно, если он не может или не хочет увидеть такую вопиющую несправедливость.