Единственный пассажир

Первый тревожный звонок прозвучал, когда американский физик Уильям Климан опубликовал статью, в которой предупреждал о возможных последствиях вмешательства в гравитационное поле Земли. Впрочем, и сам Климан не представлял, насколько разрушительными эти последствия могут быть. Вторыми были китайские ученые, предположившие, что подобная откачка энергии может привести к образованию так называемых энергетических пустот, поведение которых невозможно предсказать. Потом была группа российских физиков, развившая идею китайских коллег и разработавшая теорию о недопустимости использования установок типа «Виклан». Появились общественные организации, требовавшие запрета «Виклана», но все эти редкие голоса трезвомыслящих ученых и немногочисленные митинги протеста, состоявшиеся в разных городах земного шара, потонули во всеобщей эйфории, охватившей человечество…

Лифт дрогнул и остановился. Открылась дверь. Он прошел по темному коридору, где под ногами хрустели осколки стекла и позвякивали железки, вышел наружу.

Когда-то здесь был большой город Воронеж, а теперь бескрайний пустырь бесформенных развалин с огромной лужей зловонной грязи – бывшим водохранилищем. Из мертвой искореженной земли торчали проржавевшие балки, и над всем этим раскинулось мерцающее ядовито-зеленое небо без облаков. Земля изменилась, изменилась навсегда. Оставшееся в живых население планеты ушло под землю, создав целую сеть подземных коммуникаций. Но самое удивительное – человечество так и не отказалось от «Виклана». Ученые доказали, что использование новых энергетических установок запустило своеобразную цепную реакцию, необратимую по своей сути, и не зависящую от дальнейшей эксплуатации изобретения Виктора Ланчукова – самого богатого и знаменитого физика планеты, покончившего с собой в безымянной подземной лаборатории на глубине 360 метров.

Он стоял, чувствуя, как тяжелый, малопригодный для дыхания воздух обжигает легкие, вытирал дрожащей ладонью слезы и смотрел, смотрел… Через несколько минут ему нужно было вернуться вниз, чтобы остаться в живых, и он знал, что вернется. Пока существовал заброшенный подземный зал с одинокой «Газелью», пока еще дрожала тонкая ниточка, связывающая его с прошлым через правдоподобно лживые картинки мониторов, он будет жить. Не ради будущего, в которое он не верил, и не ради настоящего, которого все равно, что не было, но ради прошедших дней – дней с голубым небом, зелеными деревьями, и такой разной, такой непредсказуемой жизнью, наполненной мечтами и несбыточными надеждами.