Единственный свидетель - Бог: повести

— Юрий Иванович, прошу извинить за поздний звонок, — говорил Сенькевич. — Я прошу вас завтра утром приехать ко мне, есть очень важное дело.

— Какое? — машинально спросил Децкий.

— По телефону не расскажешь. Так когда вам удобно?

— Мне все равно, — сказал Децкий.

— Ну, что ж, давайте в девять.

— Хорошо, — согласился Децкий, — я приду в девять.

Все прежние горести после этого короткого разговорчика померкли и смялись, отодвинулись назад, а наползло насущное — гадание о завтрашнем дне. Что за дело, думал Децкий, что они там надумали? Может, допетрили, досверлились, придешь своими ногами — и под стражу. Но как, откуда, каким образом могли узнать? Никак не могли — на заводе не были, в «Хозтоварах» не появлялись, Петькин склад не посещали. Нет, не о том у них дело, думал Децкий, совсем не о том. Но о чем? Какая важность открылась? Может, с Пашиной катастрофой что-нибудь прояснили или заподозрили, предположил Децкий. Но вызов по этому вопросу не пугал: он ни при чем, он знает не больше их, ну, чуточку побольше, но не скажет. Самые странные строились предположения, и строились они долго, пока не протюкалось сквозь разную несуразицу одно — более всех возможное и весьма неприятное, — что каким-то образом следователь узнал про его запросы в таксопарке. Сразу и представилось, каким образом мог узнать. Главный инженер рассказал. Нашли еще одного, или двух, или трех таксистов, ездивших в Игнатово, и тот поспешил сообщить. Сам позвонил в горотдел, спрашивал капитана Децкого и, конечно же, наткнулся на удачливого майора. Главного инженера Децкий мгновенно возненавидел. Вот кто был виновником. Скотина, думал Децкий, медвежья скотина. Воистину: скажи дураку молиться — он лоб разобьет. Держит же земля такого барана. Разве просили тебя, осла, звонить, мысленно кричал ему Децкий. Всё эта наша прославленная халатность: месяц будут собирать справки, расспрашивать людей в день по одному. И все, что можно было дурного пожелать услужливому администратору, Децкий желал с сильным чувством: и ноги поломать, и провалиться, и околеть, и лопнуть, и ссохнуть, сдохнуть и сгореть. Но что с проклятий? Никакого толку не было в таком остервенении — истерическая трата нервов.

Если все так, если зовут по этой причине, думал Децкий, то худо дело главную ниточку получит в свои руки следователь Сенькевич. А уж там катись, клубочек, указывай да показывай. Рок, сказал себе Децкий, вот как просто действует рок.

Сложив за спиной руки, он стал уныло бродить из спальни в гостиную и опять в спальню, обдумывая возможные опасности. «Что ты мечешься!» — сказал он сам себе вслух. Положим, узнали и расспросили таксистов. Ну и что? Какая беда? Никакой особой беды ему не увиделось. Ну, известно следователю Сенькевичу, что он, Децкий, назывался инспектором уголовного розыска и предъявлял снимок. И слава богу! А как иначе было представляться? «Здравствуйте, я — обворованный, гадаю, кто двенадцать тысяч спер!» У него документов не спрашивали, он фальшивых удостоверений не предъявлял. Главного инженера, того вообще в глаза не видел. Тут не прицепишься. А снимок, а недоверие к друзьям — дело естественное: пропали деньги — хочешь не хочешь, а кого-то надо подозревать. И вовсе не всех, думал Децкий, отрабатывая наилучший ответ, а Пашу, Пашу, только его. Он ехал в одиночку, он безнадзорно провел утро, он знал больше других — на нем и тень. А все прочие парами — жена мужа защитит. Попробуй-ка докажи, что Данила или Петька добирались попуткой, а не поездом. Вне доказательств. Павлуша, бедный, только что-то видел, да с собою унес. Нет, думал Децкий, зряшное дело по этой дорожке идти; но пусть идут — там тупик.

Пусть самое худшее, думал Децкий позже, пусть на завод придут дознаваться. Неприятностей доставят много, это само собой. Поползут сплетни, завистникам в радость будут шептать: дыма без огня не бывает, Децкий — вор, Петр Петрович — вор, Паша покойный — тоже был вор, грабили завод, чужим трудом себе дачи, машины, барахлишко сбили. Да, сбили, а ты докажи, что сбили! Ну, ославят на весь город, с заводика придется сматываться, да ведь и так решено сматываться. И господи, вот так ужас, вот так страх — слова дураков; потрепятся и замолкнут. А что репутация подмокнет, так черт с ней, с репутацией, он в министры не целит. А уж что частное следствие не поощряется, так тут извините: милиция эти двенадцать тысяч вовек не вернет — сил не хватит сыскать, а не дай бог сыщет — все равно не вернет, еще и другие отнимет. Так что, спасибо за звонок, гражданин Сенькевич, — приготовимся — и в обморок не упадем.

Децкий зашел к сыну — Саша читал.

— Э-э, брат, спать пора, — весело сказал Децкий.

— Еще полчасика, папа. Самое интересное место.

— Ну, если самое интересное, — согласился Децкий. — Только честно полчасика, — и повернулся уйти.

— Папа! — окликнул Саша. — А что такое смерть?

Децкий удивленно взглянул на сына.

— Смерть, — сказал он, — это, сынок, конец жизни. Небытие, вечный мрак, ничто.

По глазам сына Децкий видел, что тот не понимает. А кто понимает? подумал Децкий.