Единственный свидетель - Бог: повести

Убийца не показывался, словно забыл о нем, и Децкий стал тихо дергать ногами в надежде разорвать или ослабить путы. Связан он был широким медицинским бинтом; эта белая повязка на ногах свидетельствовала, что ему назначено умереть, — потому убийца и связал бинтом, а не веревкой, чтобы не осталось на теле следов насилия. Но бесполезно было дергаться, Децкий быстро это сообразил. В придачу кляп отнимал последние силы: не хватало воздуха, в мозгах гудело, легкие, казалось, скоро лопнут от натуги. Спиною он ощущал свой нож, но лучше бы не было ножа; невозможность воспользоваться им усиливала муку. Он обрыскал взглядом стены каморы — вдруг торчит где-нибудь гвоздь, стоят лопата, заступ, коса; более всего мечталось увидеть косу, свалить ее и разрезать повязку. Но никакого инструмента в каморе не сохранилось. Гвоздь все-таки отыскался, и не один, целый ряд гвоздей увиделся Децкому на высоте роста — дотянуться до них связанными за спиной руками было невозможно.

К Децкому пришло отчаяние. Завыть бы, но кляп не давал. Он гибнул, гибнул безмолвно, один из миллионов, он пропадал, они оставались, вся эта сволочь — Данила, Катька, Витька, убийца, — останутся жить, красть, тратить, встречаться, ездить и порадуются, когда завтра наряд ГАИ отыщет его в груде искаверканного железа. А как хотелось жить, а как прекрасны казались картины жизни — Ванда, Сашенька с книжкой в руках, и плеск моря напротив дома Волошина в Коктебеле, и толпы людей там на песке безмятежно и сладостно загоравших, и толпы людей на городских улицах; всем, каждому живому человеку завидовала теперь его обреченная душа — и тем, кто в этот час работал на заводе, кто ехал по шоссе, кто ел дрянной суп в самой худшей столовке, просил милостыню, собирал бутылки; всё — самое никчемное дело, последняя бедность, ничтожество, тюремный барак — окрашивалось в цвета уже недостижимого счастья — и казнило, казнило, сжигало заживо.

Но кто казнит его? Кто отнимет его жизнь? Если Петька поднимался по лестнице, то кто стоял у стены? Кто бил и связывал? Почему в маске? Если Петька был в зеленой куртке, то кто второй? Витька, Данила? Где они? Почему не придут, не вынут проклятый кляп, не скажут: «Вот, Децкий, ты и попался». А он крикнет: «Пощады, пощады! У меня сын. Сжальтесь!» Но и понималось, что зря станет просить. Какая пощада! Какая жалость! Для того и завлекли на эту мельницу, чтобы убить без пощады.

Вдруг Децкий услышал шаги, встрепенулся и увидел убийцу — тот волоком тянул в камору кого-то в сером костюме — втянул, бросил рядом с Децким и, поглядев на обоих, ушел. Децкий, повернувшись к новой жертве, оцепенел следователь Сенькевич лежал возле него и также был связан, и торчал изо рта свернутый в пробку платок. Совершенно дурная радость пронзила Децкого — он не один, их двое; даже облегчение пришло — не он один обречен терпеть боль, удушье, страх, вон еще один человек терпит так же и ждет того же. Чего? Конца. Теперь уже не на кого было надеяться: единственное на свете лицо, способное спасти Децкого, само лежало в веревках. «Шерлок Холмс, мать твою… — с ненавистью подумал Децкий, понимая, как попался майор. Следил, следил — доследился!» Бешенство закипало в Децком, мог бы, были бы свободны ноги, так ударил бы следователя ногой. Талантливый, звезда розыска. Закатилась звезда, думал Децкий. Бездарность, дурак, идиот. Был обязан спасти; не спас, скотина, и сам попался. Лежит мешком. Теперь и до вечера не станут ждать, зарежут ножами безо всяких затей. Ведь он на машине, в машине шофер сидит. Это значит, возле дачи. Теперь им и выхода другого нет — зарезать и зарыть здесь, на мельнице. Пока тот шофер заволнуется, пойдет искать…

Наверху послышались тихие голоса, потом заскрипела лестница — они спускались. «Все! — подумал Децкий. — Идут убивать!» Он зажмурился, тело сжалось, сердце оледенело, ожидая ножевого удара. Убийца вошел в камору, приблизился, нагнулся; Децкий слышал его дыхание; рука убийцы коснулась кляпа и вдавила его поглубже. И еще была минута жуткого ожидания. Потом удаляющиеся шаги, скрип дверей, стук клямки, щелк замка. Децкому стало ясно, куда они отправились — убивать шофера.