Единственный свидетель

— Пока у дяди, все-таки он дворником работает, имеет жилплощадь. Может, и сам пока в дворники устроюсь на первое время, а там… видно будет! Хорошо бы, конечно, в милицию, да боюсь не возьмут: у меня ступа плоская.

— Плоскоступие попадает под параграф, — заметил буфетчик, делая ударение на последнем слоге в слове параграф.

— Ничего, с работой наладится! — продолжал горячиться Тимофей. — Мне дядя поможет. У него повсюду дружки! Главное — площадь имеется, есть за что зацепиться. Я, как подумаю, Василий Степанович, что уезжаю в город, во мне каждая жилочка играет и поет. Третьего дня попадись мне навстречу Федьки Антонова мать. Идет с почты, несет письмо. Остановила меня, говорит: «Федюшка карточку прислал. На посмотри на своего дружочка». Я смотрю: Федька таким козырем снят — не узнать! «Бобочка» на нем, галстучек, прическа по-городскому, чубчик махонький сбоку из-под кепки выглядывает. Такая меня досада взяла — аж зубами заскрипел. Разве у нас так приоденешься, как в городе?!

— Вчера приезжал на станцию ваш Егор Дмитрии, говорил, что сельпо ужасно много всяких промтоваров получит в текущем квартале, — сказал буфетчик, нажимая на первый слог в слове квартал.

— Врет, поди! Да и аппетиту нет форсить в деревне, Василий Степанович. В городе и туда пойдешь и сюда! Тут тебе — танцплощадка, там зверинец. Я когда ездил прошлым летом к дяде — ходил смотрел. Обезьяну видел — папиросы, тварь, курит, честное слово!

— Да, там уж всякую созданию увидишь в зоопарке, — подтвердил буфетчик, — и проказницу-мартышку, и осла, и козла, и косолапого Мишку. А на кого же ты свою Елену Прекрасную оставляешь? Девица интересная, на выданье, смотри, уедешь — уведут! Ведь что с возу упало — то пропало!

— Ну и пускай! В городе таких, как Ленка, — пруд пруди. Сяду в вагон — и все убито!

— С глаз долой — из сердца вон! — сказал буфетчик.

— Вот именно! Плесни еще, Василий Степанович!

— Не много ли будет?

— Ничего. На морозе — не возьмет!

Буфетчик стал наливать водку, но тут снова завизжала промерзшая входная дверь, и в «зал ожидания» вошли пожилая женщина в длинном пальто с барашковым воротником, в теплом шерстяном платке и девушка в черном романовском кавалерийском полушубке и в серой шапке-кубанке набекрень. Худенькая и очень стройная, она была похожа на румяного хорошенького хлопчика, нацепившего на себя — для смеха — юбку старшей сестры.

Женщин сопровождал высокий юноша с узким большеглазым нервным лицом, в военной шинели без погон и в сапогах.

— А вот и краля твоя. Легка на помине! — тихо сказал буфетчик.

Тимофей оглянулся, смутился и отставил стакан с водкой.

— Это учительница Мария Романовна с ней! — шепнул он своему собеседнику. — И Юрка Анисимов притащился, язва! Уж не по мою ли душу?!

Ему страшно хотелось, чтобы земляки его не заметили, не узнали, но, конечно, они увидели Тимофея сразу же, как только вошли.

— Не отворачивайся, Тимоша, не бойся, мы не за тобой! — сказала Лена. Голос девушки звучал насмешливо, но тайную горечь насмешки Тимофей почувствовал — и она уколола его в самое сердце.

— Мне бояться нечего! — ответил он с вызовом. — Да я и не из пугливых, Елена Николаевна!.. Здравствуйте, Мария Романовна!

С Анисимовым он не поздоровался совсем: пусть знает, черт длинный, что он для него, для Тимофея, ноль без палочки.

— Что же ты даже попрощаться не зашел, Тимоша? — тем же ровным, чуть насмешливым голосом продолжала говорить Лена.

Тимофей подумал: «Уж лучше бы она обругала меня!» — и ответил, глядя себе под ноги:

— Не успел. Матери наказал, чтобы зашла, сказала, что уехал.

— И на том спасибо, Тимофей Сергеевич!

— Мог бы и меня предупредить, что уезжаешь! — вмешался Анисимов. — Сегодня вечером репетиция, надо кого-то вместо тебя вводить. А спектакль на носу! Совесть надо иметь, дорогой товарищ!

— Не до спектаклей мне ваших! — пробормотал Тимофей. — Говорят тебе — спешка у меня. Ну и… все убито!..

— Правильно, спешка у него! — усмехнулся Анисимов, обращаясь к Лене и Марии Романовне, присевшим на лавку у самой буфетной стойки, и, обернувшись к Тимофею, прибавил с той же усмешкой:

— Торопись, Тимоха, торопись, а то еще перехватят в городе дворницкую вакансию, останешься тогда как рак на мели.

Тимофей хотел было обругать обидчика, но выручил буфетчик Василий Степанович, сказавший назидательно:

— Не место красит человека, а человек — место.

Мария Романовна, учительница, посмотрела на него долгим, изучающим взглядом и сказала:

— Вы знаете — не всегда! Вообще-то говоря, любой труд достоин уважения, в том числе и труд дворника. Но зачем же Тимофею, здоровому молодому человеку, идти в дворники? Подумайте! Пусть уж с метлой дружат старички вроде нас с вами.

— Оно, конечно, так. Всякому овощу свое время! — поспешно согласился буфетчик.

Тимофей расплатился, взял свой чемодан и хотел уйти, но учительница его остановила.

— А я думала, ты учиться едешь, Тимофей, — сказала она, и Тимофей понял, что вот сейчас-то как раз и начнется тот самый главный неприятный разговор, от которого ему хотелось увильнуть.

— Там видно будет! — сказал он как мог беспечнее.