На глаза накатывают слезы, проливаются теплыми каплями. Ева закрывает лицо руками и плачет. Прерывистое дыхание согревает ладони, плечи подрагивают. Хочется еще раз ощутить его объятия, прижаться к его груди. Невыносимо думать, что все кончено.
Ева потеряла счет времени, но чьи-то шаги на берегу прерывают ее всхлипывания. Слышится шорох ткани, скрип песка под ногами. Ева замирает: она здесь не одна, и от этой мысли по спине пробегают мурашки.
Кейли точно в хижине, а Сола она заметила в окне его дома. Ева убирает руки от лица и смотрит на берег. Кто-то стоит у воды и наблюдает за ней, потом начинает медленно удаляться. Фигура, движения кажутся знакомыми.
Ева нагоняет, подходит ближе.
– Сол?
Человек останавливается, стоит к ней спиной.
Пальцы проваливаются в песок. По дну ползают крабы, высматривая добычу.
– Сол, это ты?
И тогда мужчина оборачивается.
Звуки исчезают: и шум прибоя, и хор сверчков. Все тело напрягается, словно выталкивая Еву наружу, к мерцающим звездам.
Глава 34
Луна освещает его лицо, знакомое и вместе с тем поразительно неузнаваемое. Стрижка наголо, густая борода. На нем темные брюки и куртка, такая огромная, что скрывает очертания тела, заставляя сомневаться.
А затем он произносит ее имя – это точно его голос.
Она отходит назад, зажимает рот руками. Залив омывает лодыжки, звездное небо кружится над головой. Надо за что-то ухватиться, но вокруг только вода и ночь.
– Ева, – говорит он, и в этом единственном слове столько эмоций, что Ева отшатывается, и дно словно уходит из-под ног.
Она падает; тело скрывается под соленой водой, вода заливается в нос, наполняет рот.
Ева с трудом поднимается, откашливается. Мокрая одежда прилипает, будто затягивая обратно на дно. Нетвердой походкой Ева выходит из воды, а он уже бежит навстречу.
– Нет! Нет!
Он останавливается.
Глаза щиплет от соли, дыхание перехватывает.
– Ева, это я, – говорит он.
Ева закрывает уши руками, лишь бы не слышать то, чего нет на самом деле.
– Мне померещилось, это все у меня в голове… – шепчет она.
Он подходит так близко к кромке воды, что до Евы доносится его запах, тот самый землистый запах, которым пахло в хижине и от клетчатой рубашки.
Это Джексон.
Ева прижимает пальцы к губам, хочет что-то сказать, но у нее не получается. Перед глазами все идет кругом: воды залива, темные кроны деревьев. Надо просто дышать. Дыши.
– Позволь, я объясню, – начинает Джексон. – Столько всего, даже не знаю, с чего начать. Я много раз представлял наш разговор, как буду говорить тебе всю правду, а теперь, черт побери, мысли сбились в кучу. – Он активно жестикулирует, то разводит руками, то потирает затылок и лицо, и от резких движений у Евы кружится голова. – Я готовился, обдумывал… и вот, не знаю… не могу подобрать слова… – Он замолкает и делает шумный глубокий вдох.
Джексон здесь, на пляже. Он дышит. Это невозможно, и все же он здесь.
Ева по-прежнему стоит по лодыжки в воде, одежда промокла, с кожи стекают капли моря. Под ногами плещутся темные волны, однако холода Ева не чувствует. Она вообще ничего не чувствует кроме пугающего и головокружительного ощущения нереальности.
Джексон подходит ближе и теперь тоже стоит в воде, совсем рядом, в полуметре. Ботинки у него темные и массивные, как у рабочего.
– Ева?
Так привычно смотреть на Джексона снизу вверх… Она не сошла с ума, все по-настоящему. Сдавленный крик срывается с губ, и Ева зажимает рот мокрой рукой.
– Прости… пожалуйста, прости меня. В тот день я не утонул. Хотя искренне думал, что погибну. – Джексон переступает с одной ноги на другую. – Волны захлестывали, и меня унесло течением в соседнюю бухту. – Его голос дрожит. – Там я и выбрался.
Она едва улавливает смысл слов, в голове крутится только одно: «Ты же умер, ты не должен быть жив».
– Было дико холодно. – Джексон качает головой. – Нет, не опишешь, такого я никогда не чувствовал. Может, из-за гипотермии, я буквально ничего не соображал. Кое-как выполз на берег – помнишь, там на песке сплошные шлюпки?
Ева молча смотрит на него. С мокрых волос капает на лицо, от соли жжет глаза.