Единство и многообразие в Новом Завете Исследование природы первоначального христианства

Суть, следовательно, в том, что многообразие — не некая вторичная черта христианства, не просто некое наслоение шелухи, которую можно отколупать и добраться до чистой, девственной, неизменной сердцевины. Многообразие в христианстве — фундаментально. Столь же фундаментально, как и единство и напряженность. Христианство может существовать лишь в конкретных выражениях, и эти конкретные выражения неизбежно отличаются друг от друга[753]. Для того чтобы быть христианством, оно должно быть многообразным. Эта позиция вполне укоренилась в экуменических дискуссиях, особенно в последние лет десять — понимание того, что многообразие сосуществует когерентно с единством, что единство существует в многообразии[754]. Но вот чему, пожалуй, следует уделить больше внимания, так это тому, что в Новом Завете содержится архетипическая модель "единства в многообразии", а именно тело Христово.

Метафорическое уподобление церкви телу используется в трех Павловых письмах трояким образом. В одном месте Павел говорит об "одном теле во Христе" (Рим 12:5), в другом — о Христе как об "одном теле" (1 Кор 12:12), в третьем Христос — глава тела (Еф 4:15). Но в каждом случае Павел подчеркивает, что единство тела есть единство в многообразии. Когда так часто повторяют некоторую мысль, обращаясь к разной аудитории, это служит достаточно сильным показателем важности этой мысли. В данном случае мысль такова, что тело может существовать как нечто единое только в силу своего многообразия. В знаменитой двенадцатой главе Первого послания к Коринфянам Павел высмеивает идею тела, имеющего один–единственный орган: "Если все тело — глаз, где слух? Если все — слух, где обоняние?.. Ибо, если бы все были один член, где тело? Но вот много членов, но одно тело" (1 Кор 12:17–20, КП). Мысль ясна: без многообразия тело не могло бы существовать как тело. Многообразие — это не достойная сожаления рационализация неудовлетворительного в своей глубине положения дел, не требующее раскаяния отпадение от некого высшего идеала.' Наоборот: многообразие неотторжимо от установленного Богом устройства вселенского сообщества. Без многообразия не может быть единства — того единства, которое имел в виду Бог.

У Павла есть, кроме того, некоторые указания на то, как он на практике представляет себе этот идеал единства в многообразии. Я говорю о Послании к Римлянам 14:1–15:6[755]. Там он обращается к проблеме разногласий внутри церкви и дает совет, что при этом делать. Разногласия в данном случае касались пищи — что позволено есть верующему (14:2); и священных дней — следует ли иным дням придавать особую значительность (14:5). Не следует думать, что это какие-то мелочи — просто спор вокруг вегетарианства или какого-то конкретного праздника. Нет, то, что мы видим, — почти наверняка дальнейшее выражение фундаментальной напряженности. Ведь среди тех, кто откажется от мясного и пожелает отмечать особым образом некоторые дни, непременно окажутся христиане–евреи. А для благочестивого еврея соблюдение закона о пище и закона о субботе составляло самую сердцевину обязанностей, возложенных на него заветом Бога со Своим народом. Уступить в этих вопросах значило для него усомниться в своей истории и традициях, презреть кровь мучеников (Маккавеев), отдавших жизнь за эти самые верования (1 Макк 1:62–63 "Многие из сынов Израилевых стояли твердо и решили в сердце своем не есть пищи нечистой. Они решили скорее умереть, чем оскверниться пищей или осквернить завет; и они умерли"). Речь для него шла о самом понимании им завета, об обязанностях, возложенных на народ Божий — о вещах глубоких и фундаментальных[756].

Совет Павла ясен и прост. Он в том, что обе эти противоположные точки зрения могут быть приемлемы в глазах Бога. Могут существовать разногласия в вопросах, фундаментально важных для каждой из сторон, и все же обе могут найти поддержку у Бога. Вовсе не обязательно одной стороне быть неправой, чтобы другая оказалась права. Отсюда следует, что каждая сторона должна принять другую, несмотря на различия во взглядах. Каждому верующему следует уважать другого верующего, то есть уважать его право придерживаться мнения, резко отличающегося от своего собственного, а не использовать свою совесть в качестве розги для другого, не считать своим долгом убедить другого в ошибочности его суждений (Рим 14:3–13). Вот это — можно сказать, образец "согласного многообразия"[757] — готовности защищать право другого придерживаться мнения, отличного от моего собственного, в вопросах, которые я считаю фундаментально важными для правильного понимания веры, и принятия этого другого как единого со мной в многообразии единого тела Христова.