Единство и одиночество: Курс политической философии Нового времени

Гоббс делает это не из цинизма и не из любви к деспотизму, а из желания прекратить бесконечные правовые конфликты и внести в право ясность. Пока мы верим в непосредственно действующее естественное право (как мы сегодня верим в права человека), мы будем бесконечно воевать за определение этого права. Что кажется естественным мне, не кажется естественным тебе. Настоящий естественный закон, у Гоббса, требует полного подчинения суверену и исходящему от него гражданскому праву. Суверен не только разрешает бытовые споры и судит преступников: он играет фундаментальную эпистемологическую роль, дает определения вещам и решает, что будет добром, а что злом. Мотивы отказа от естественного права у Гоббса примерно те же, как те, что в XX веке заставили Вебера и Шмитта столь яростно бороться за отделение политики от морали.

Подчеркнем, что Шмитт — защитник права и идеолог того, что позже станет называться «правовым государством». В корне неправа Ханна Арендт, когда она, в «Истоках тоталитаризма», выставляет Гоббса предтечей тоталитаризма, за то, что он основывал государство на терроре. Террор, по Гоббсу, есть залог функционирования права, безличного государства, а нацизм и сталинизм, арендтовские «тоталитарные» общества, по ее собственному описанию, активно разрушали государственно — правовой порядок. То есть Гоббс «виноват» в тоталитаризме лишь в той же мере, в которой либерализм вообще ответствен за появление тоталитаризма как своего эксцесса и симптома, с которым он тем не менее не совпадает.

Важнейшей проблемой для Гоббса, конечно, является отношение государства к религии. Он посвящает ему половину своей книги, ее третью и четвертую части. Во многом эти части направлены на то, чтобы доказать сочетаемость теории Гоббса с Писанием и отвести от нее упреки в атеизме. Но все, что говорит здесь Гоббс, органически вписывается в его теорию государства.

На вопрос о свободе совести Гоббс отвечает в главе 43[20]. Поскольку суверен волен вообще предписывать подданным все, что он хочет, он волен предписывать им и отправление культа. Даже если сувереном является «неверный», его все равно надо слушаться. Потому что естественный закон, диктующий подчинение суверену, хотя он и выводится человеческим разумом, в конечном счете исходит от Бога. Порядок превыше всего. «Что касается веры подданных, то она скрыта внутри и невидима»[21]. То есть Гоббс занимает здесь крайнюю протестантскую позицию: вера является внутренним делом и не имеет отношения к внешним ритуалам. Ритуалы — дело государства.

Вообще, религиозные догматы и тем более всяческие чудеса и откровения не имеют прямого действия в государстве. Бог не является сувереном этого мира, потому что он не выражает в нем прямо своей воли. Он был сувереном еврейского народа, когда продиктовал Моисею свои законы. Но с тех пор он не участвовал напрямую в государственной жизни, а «представителям» его верить до конца нельзя. Христос, придя в мир, оставил в силе гражданскую власть действующих суверенов. Бог обладает суверенитетом в Царстве Божием, а на земле имеют полную власть государства.

Католическая же церковь не только не имеет права вмешиваться в дела суверенных государств, но вообще является «царством тьмы», то есть путаницы, неясности и мракобесия. Папство «представляет собой не что иное, как привидение умершей Римской империи, сидящее в короне на ее гробу»[22]. Это не религиозный институт, а обманчивый призрак государственной власти.

Впрочем, по мнению Гоббса, именно католицизм отвечает не только за ограничение свободы совести, но и за распространение различных вредоносных учений вроде тираноборчества, демократизма и правления законов.

3. Гоббс и другие

Гоббс вобрал в себя и синтезировал очень много влияний, много тенденций политической мысли своей эпохи: это и схоластический номинализм Оккама, и политический прагматизм Макиавелли, и легизм Бодена, и вновь популярные античные авторы, такие как Фукидид и Лукреций, и эмпиризм Фрэнсиса Бэкона, и математическая физика Галилея, и многие другие.

Как и Макиавелли, Гоббс развивает светское учение о государстве (status). Он тоже делает из суверена — государства экзистенциальную единицу, подчиненную заботе о самосохранении. Как и Макиавелли, Гоббс исходит из принципиальной хаотичности, неопределенности естественного мира. Но в отличие от Макиавелли, государство Гоббса — это не художник, а машина, политика — не искусство, а техника, и обращена теория Гоббса не к правителям, решающим, как действовать в политической игре, а к под данным, чтобы они осмысленно подчинялись властям. Поэтому Макиавелли говорит на языке истории, а Гоббс — на языке права и даже схоластики (с которой он все время полемизирует).