Читаем Единство. полностью

Кант, отказываясь решать вопрос о единстве явлений вне сознания, сводит проблему единства к проблеме единства субъекта, усматривая в «единстве апперцепции» «трансцендентальную» основу единства знания, т. е. толкует категорию единства прежде всего субъективно-психологически. Гегель, подвергая критике «психологизм» Канта, пытается истолковать единство как универсально-логическую категорию, приложимую также и к вещам вне сознания. Однако единство вещей вне сознания принимается в расчет лишь постольку, поскольку оно толкуется как продукт деятельности абсолютного мышления, и потому только как идеальное единство. «Мышление продуцирует единство и таким образом оно продуцирует само себя, ибо оно есть единое»[4]. Гегель отказывается от понимания единства как простого абстрактного тождества (или одинаковости) вещества или строения (форм) вещей и толкует единство как конкретное тождество явлений, т. е. как единство различного и противоположного. Такое единство осуществляется, согласно Гегелю, лишь путем их превращения друг в друга, как переход, и притом как переход противоположностей, постоянно совершающийся в процессе развития. В этом понимании единство осуществляется как раз через свою собственную противоположность — через различие и противоположность. Гегель предостерегает против понимания единства как продукта «внешней рефлексии», объединяющей разные явления на том основании, что и в том, и в другом можно заметить нечто «одинаковое», «одно и то же». Ибо при этом единство оказывается чем-то совершенно внешним по отношению к различиям (ко многому) и, во-вторых, само по себе случайно, формально, субъективно и распадается на совершенно неопределенное множество разных единств, оказываясь тем же самым, что и неопределенное множество.

Гегель требует понимать единство как определенное множество, т. е. как конкретное. Это понимание он демонстрирует на понятиях «бытия и ничто», «качества и количества» и т. д. Единство выступает как «притяжение» «отталкивающих» друг друга моментов, каждый из которых, взятый сам по себе, «не имеет силы» и есть сам по себе «лишь переход в свое другое». Единство тем самым оказывается конкретным единством, новой определенностью, включающей в себя оба момента. Так, единство бытия и ничто есть становление, единство качества и количества — мера, единство дискретности и непрерывности — количество и т. д. Иными словами, единство есть всегда нечто более содержательное и богатое, чем каждый из двух его абстрактных моментов, а не тощая абстракция, выражающая лишь то, что в них «одинаково» и отбрасывающая все остальное в них.

Однако вся эта диалектика, рождающая конкретное, определенное единство, совершается, согласно Гегелю, лишь в мышлении. Всеобщее конкретное единство, объединяющее природу с духом, осуществляется поэтому лишь в чистом логическом процессе, в переходе категорий друг в друга. Вещи и явления вне мышления конкретного единства не достигают, оставаясь навсегда внешними друг другу. Лишь мысль, переходя от одного определения к другому, связует их в единство, в «одно».

Диалектический материализм впервые соединил общий тезис материализма, согласно которому единство мира заключается в его материальности, с диалектическим пониманием проблемы единства. Единство так же реально вне сознания, как и многообразие, и всегда представляет собой конкретное, определенное единство. Конкретное единство в противоположность абстрактно-формальному единству, которое может быть и мнимым, произвольным, искусственным, есть объективно-определенная связь и взаимообусловленность многих явлений в составе некоторого конкретного целого, есть многообразие, определенное как качественно, так и количественно. Чисто качественное единство явлений, выражаемое понятием, как и чисто количественное («нумерическое») единство, выражаемое числом и мерой, суть только абстрактно-теоретические формы выражения действительного единства, друг без друга это единство выразить неспособные.

Каждая наука имеет своим предметом определенное, конкретное единство многообразных явлений, относительно самостоятельную сферу действительности развивающуюся по своим специфическим закономерностям. Определяя конкретное как единство многообразного, Маркс в качестве типичного примера такого единства рассматривает товарно-капиталистическую формацию, как живое, развивающееся целое, как «тотальность». Выделение определенной сферы действительности как единства вовсе не субъективно, как это изображают субъективно-идеалистические системы, абсолютизирующие абстрактно-математическую форму единства, «нумерическое единство», в котором происходит отвлечение от качественной основы абстракций и синтеза.

Перейти на страницу:

Все книги серии Статьи в энциклопедиях

Похожие книги

Захваченные территории СССР под контролем нацистов. Оккупационная политика Третьего рейха 1941–1945
Захваченные территории СССР под контролем нацистов. Оккупационная политика Третьего рейха 1941–1945

Американский историк, политолог, специалист по России и Восточной Европе профессор Даллин реконструирует историю немецкой оккупации советских территорий во время Второй мировой войны. Свое исследование он начинает с изучения исторических условий немецкого вторжения в СССР в 1941 году, мотивации нацистского руководства в первые месяцы войны и организации оккупационного правительства. Затем автор анализирует долгосрочные цели Германии на оккупированных территориях – включая национальный вопрос – и их реализацию на Украине, в Белоруссии, Прибалтике, на Кавказе, в Крыму и собственно в России. Особое внимание в исследовании уделяется немецкому подходу к организации сельского хозяйства и промышленности, отношению к военнопленным, принудительно мобилизованным работникам и коллаборационистам, а также вопросам культуры, образованию и религии. Заключительная часть посвящена германской политике, пропаганде и использованию перебежчиков и заканчивается очерком экспериментов «политической войны» в 1944–1945 гг. Повествование сопровождается подробными картами и схемами.

Александр Даллин

Военное дело / Публицистика / Документальное
Опровержение
Опровержение

Почему сочинения Владимира Мединского издаются огромными тиражами и рекламируются с невиданным размахом? За что его прозвали «соловьем путинского агитпропа», «кремлевским Геббельсом» и «Виктором Суворовым наоборот»? Объясняется ли успех его трилогии «Мифы о России» и бестселлера «Война. Мифы СССР» талантом автора — или административным ресурсом «партии власти»?Справедливы ли обвинения в незнании истории и передергивании фактов, беззастенчивых манипуляциях, «шулерстве» и «промывании мозгов»? Оспаривая методы Мединского, эта книга не просто ловит автора на многочисленных ошибках и подтасовках, но на примере его сочинений показывает, во что вырождаются благие намерения, как история подменяется пропагандой, а патриотизм — «расшибанием лба» из общеизвестной пословицы.

Андрей Михайлович Буровский , Андрей Раев , Вадим Викторович Долгов , Коллектив авторов , Сергей Кремлёв , Юрий Аркадьевич Нерсесов , Юрий Нерсесов

Публицистика / Документальное