Эдит Пиаф

И старый газетчик тут же вспомнил историю двенадцатилетней давности, когда был застрелен первый импресарио Пиаф – Луи Лепле. Тогда на маленькую Эдит ополчились все парижские газеты, считая, что пистолет держала именно ее рука.

Эдит Пиаф, Марсель Сердан и Матильда Ней в аэропорту Франции. 1948 год.

4. Бог наказывает не тех

– Как вас зовут?

– Дюваль. Патрик Дюваль. А это Джоан Линкси, моя коллега.

– Вы француз, мсье Дюваль?

– Да, мэм. Но родился уже здесь. В Америку эмигрировали мои родители.

– Тогда, мсье, вы должны понять меня лучше, чем другие… Эдит Пиаф – гордость Франции. Если хотите – ее лицо, ее совесть. Но она еще и женщина.

– Я понимаю, мэм…

– Ваши расспросы ранят ее. Она на грани. Я знаю, что вы напишите в завтрашних газетах. И что бы вы ни написали, все это может загнать Эдит в могилу.

Андреа закрыла глаза. Она еле сдерживала слезы, но про себя решила – надо быть сильной. Нельзя показывать свое горе этим людям.

– Эдит очень болезненно переживает любые сплетни, которые плодятся, словно тараканы. Вы должны быть милосердны.

– Но позвольте, мадам, – вступила в разговор молодая спутница Дюваля. – Эдит Пиаф публичная фигура. И народ Америки вправе знать все, что с ней происходит…

Марсель и Эдит.

– Простите мою коллегу. Джоан очень молода и, как я вижу, совершенно глупа.

Журналистка удивленно вскинула брови и уставилась на старого репортера. Но Патрик Дюваль не обращал на нее никакого внимания.

– Мы пришли вовсе не за сенсационными признаниями. Нам ничего от вас не нужно, мэм. Просто передайте Эдит, что мы ее любим.

Когда репортеры спустились в холл, Дюваль обвел собравшихся тяжелым взглядом. И сдавленным голосом произнес:

– Бог наказывает не тех…

5. Держись, Эдит!

После полудня позвонил Монтан. Трубку сняла Андреа, но тут же передала Эдит.

– Это Ив, – сказала она.

Пиаф взяла трубку. В ее голове стоял тяжелый свинцовый туман.

– Эдит, девочка моя, – произнес Монтан. – Держись…

И не выдержал, заплакал…

Когда-то она любила молодого Монтана так, как никого до него…

Они познакомились в оккупированном немцами Париже. Это было во время концерта. В первых рядах сидели немецкие офицеры в черной форме. Но Ив пел не для них. Он пел для галерки, где устроились его соотечественники.

Шла война, но парижане уже знали – скоро все закончится. И песни юного Монтана обещали свободу, весну и любовь. И люди слушали эти песни. И их измученные сердца ликовали.

После концерта в гримерной его ждала женщина. Монтан не поверил своим глазам – это была Эдит Пиаф. Монтан растерялся.

– Очень приятно, – беспомощно пролепетал он и, протянув руку, представился: – Иво Ливи.

– Ливи? – засмеялась Эдит. – Нет, ты – Монтан.

Он тоже рассмеялся – над своей внезапной стеснительностью.

– Ты не хочешь выпить, Ив? Я приглашаю.

– О, Эдит… А почему я?

Монтан произнес это совершенно неожиданно для самого себя.

И она ответила:

– Разве я не сказала? Потому что ты мне нравишься…

А потом обняла его и поцеловала в губы.

Эдит Пиаф всегда была истинной француженкой, которая знает, что такое любовь.

6. Жить и не сдаваться

Она расположилась в салоне самолета у самого иллюминатора и невидящими глазами смотрела на проплывающие внизу облака. Ей было все равно, что с ней происходит. За последнюю неделю Эдит почти ничего не ела, только пила апельсиновый сок. Удивительно, но в этой стране все просто свихнулись на апельсиновом соке. Впрочем… какая разница?

– Эдит, так нельзя, – сказала Андреа и сжала узкую, почти прозрачную ладонь Пиаф своими пальцами.

У Андреа Бигар были крепкие руки французской крестьянки.

– Что – нельзя?

Перед собой Эдит видела не лицо, а расплывшееся светлое пятно. Она вдруг пожалела, что не ослепла в детстве. Тогда бы она не увидела Марселя. И, наверное, не влюбилась бы. И сейчас ей было бы все равно, что с ним стало… А что с ним стало? Боже, боже…

И Пиаф зарыдала. Она бессильно уронила голову на плечо секретарши. Худенькое тело сотрясали безутешные, отчаянные рыдания.

– Поплачь, поплачь, маленькая Эдит. Тебе обязательно станет легче, – шептала Андрея и гладила Эдит по голове. – Все проходит. Пройдет и это.

Собственные слезы Андреа старалась сдерживать.

– Стюард, – сказала она твердым голосом. – Принесите чего-нибудь выпить. Не видите – Эдит Пиаф плохо.

– Я не сдамся! – с отчаянием сказала Пиаф и залпом осушила стакан виски. – Слышишь? Ни за что!

Но все это будет только в будущем, а пока…

Поет Пиаф.

7. Рождение звезды

– Ажан, Ажан! Господи, скорей сюда!

– Что такое? Святые угодники… Да она рожает!

Здоровенный полицейский, шумно пыхтя и грязно ругаясь, бежал по тротуару на крики тучной домохозяйки, лицо которой дрожало от возмущения. Для возмущения был повод – прямо на парижской улице, чуть в стороне от редких пешеходов, под дождем лежала женщина и… рожала.