Эдит Пиаф

Ее мужчины мало знали ее. Эдит подключала их только к одной теме — любви, с ними она говорила только об этом. На другое они не имели права, к ним был функциональный подход.

Эдит всегда делала вид, что она не кокетлива, что это ее не интересует. Она очень хорошо поняла, что это не в ее образе.

«Я совсем простенькая девочка. Дочь народа, дитя природы… Цветок, выросший на мостовой, я даже не хорошенькая!» И скромно добавляла: «Я знаю, что я не красавица, что я не Грета Гарбо».

Говорила, но сама так не думала. Это было частью ее легенды, которую она умело создавала! В газетах и журналах писали, что она незаметная маленькая женщина — только что не горбатая! — что вся ее красота в таланте, что в нем ее величие. Эдит повторяла это за ними, но не была от этого в восторге. Когда мы оставались вдвоем, она оценивала себя иначе:

— Посмотри на меня. У меня глаза не обычного цвета: цвета фиалки, рот подвижный и красивый. Может быть, лоб немного большой, но это лучше, чем низкий и узкий. Так я не выгляжу ни глупой, ни ограниченной. И потом, это не страшно, смотри, челка — и он стал меньше!»

Она любила посмеяться, и тогда косметические маски, которые она накладывала себе на лицо, покрывались трещинками:

— Момона, смотри, моя штукатурка облупилась! Тем лучше, попробуем другую. Эта не годилась!

Для торговцев косметикой Эдит была идеальной клиенткой, о какой только можно мечтать.

— Момона, посмотри эти рекламы в газете: «Соблазняйте мужчин клубничным кремом доктора X…», «Вы останетесь вечно молодой, если будете пользоваться клетками каких-то эмбрионов», «Все ваши морщины стираются, ка резинкой» и т. д. Ты в это веришь?

Я в этом вопросе всегда была очень осторожной.

— По-моему, тебе это не так уж нужно.

— Это придет. Лучше предупреждать, чем лечить.

Она покупала все, что ей попадалось на глаза. В первый день она восклицала: «Посмотри! Это что-то потрясающее! Я себя не узнаю!» На второй или третий день она уже говорила: «Ничего особенного. Наверно, есть лучше. Попробуем другое».

По сути, она ни в чем не нуждалась. У нее была восхитительная, бело-розовая, нежная кожа. К тому же нечувствительная! Это был дар природы. Раньше Эдит употребляла марсельское мыло, розовые маленькие кусочки с чудовищным запахом. Таким мылом только сковородки чистить!

У нее были прелестные, как у ребенка, ушки, прозрачные, как фарфор, и очень красивой формы. Но что у нее было совершенно необыкновенное, так это руки. Узкие, маленькие, они излучали чудесное тепло. Когда она брала вас за руку, это тепло доходило до сердца и заполняло его целиком.

Я была счастлива. Подавала ей шпильки, бигуди, баночки с кремом, слушала ее с ощущением блаженства и полной безопасности. А мир у нас под ногами был так же надежен, как Везувий во время извержения.

Выйдя из ванной, я увидела на стуле у стены китайца, а в кровати — человека в шелковом халате, читавшего газету. Я подумала: «Не может быть, у нее их двое: желтый и белый!» Но не успела ничего произнести, как Эдит сказала:

— Момона, это Поль Мёрисс, он живет с нами, а это Чанг, мой повар.

Поль с недовольным видом встал.

— Если бы ты меня предупредила, Эдит, я бы надел пиджак.

Господи, пиджак! Он, наверное, ненормальный! Что касается повара, я не верила своим ушам. Здесь же не было кухни! Чанг встал, взял кошелку с провизией, стоявшую у его ног, и прошел в ванную. Ну, конечно, это же так просто! Он клал на ванну доску и готовил пищу на плитках. Его фирменным блюдом был бифштекс с жареным картофелем!

— Ну, что ты на это скажешь? Повар-китаец — это производит впечатление! И большая экономия!

На этот счет у меня не было иллюзий. «Экономное» хозяйничание Эдит обходилось всегда очень дорого!

— Момона, я сняла тебе комнату рядом с нашей. Пойдем посмотрим и распакуем твой чемодан.

Поль нагнулся и взял чемодан.

— Я отнесу. Вы позволите называть вас Симоной? Эдит мне столько о вас говорила!

Краем глаза я видела, что Эдит мне подмигивает: «Ну, что? Ты когда-нибудь такое видела?»