Эдит Пиаф

Это было трогательно. Нет, гораздо сильнее. У вас сердце переворачивалось, когда вы видели, как ее маленькая рука гладила мех, погружалась в него, брала его полными пригоршнями. И дело было не в качестве и не в цене подарка, ей на это было наплевать. Эдит сама могла заплатить за него. Лаская мех, она ласкала Марселя, наслаждалась любовью, в которую погружалась…

«Норковое манто… Мне бы в жизни в голову не пришло, а ему пришло! Ты бы видела, как он доставал чековую книжку, — лорд!

Я со всех ног бросилась к Картье и купила ему пару запонок — самых лучших, с бриллиантами, и еще часы и цепочку, все, что попалось на глаза! Он достоин всего самого лучшего. Когда я ему все принесла, он радовался как ребенок. Он схватил меня на руки, поднял в воздух и стал кружить по комнате.

Он сводит меня с ума, Момона. Я теряю разум. Единственно, мне больно, что мы не все время вместе. У нас разные профессии… И потом Маринетта. Я внушаю себе: он прав, что не оставляет ее, но все равно страдаю.

Завтра встаем пораньше и едем к портному. Марсель в этом ничего не понимает. У него нет вкуса, в Африке родился. Ничего, научу его уму-разуму. Итак, нужно его одеть…».

Для меня все повторялось заново… «Для начала нужно его одеть…». Сколько раз я слышала эту фразу!

Эдит обожала одевать своих мужчин. Все через это прошли. Бедняга Марсель, он однажды пришел во Дворец спорта в сером костюме в полоску шириной с мизинец. Эдит и мне заказала такой. Он у меня еще сохранился, я его никогда не носила, настолько он был некрасив. А на Марселе, в довершение, была фиолетовая рубашка и жуткий галстук с оранжевыми разводами…

Марсель был самый лучший человек на свете, воплощенная доброта. Он спросил: «Дорогая, ты думаешь, я могу все это надеть?»

Она отвечала: «У тебя нет вкуса, Марсель, ты ничего не понимаешь! — И обернулась ко мне. — Момона, как он тебе?»

Я не знала куда глаза девать. Как я могла признаться, что это чудовищно? Эдит решила бы, что я ее нарочно расстраиваю, хочу поссориться. И я отвечала без зазрения совести: «Великолепно! Какой красавец!»

«Да?.. — тянул Марсель в недоумении, не веря своим глазам. — Ну, раз ты говоришь, что это хорошо, так и быть, надену…»

Но он очень огорчался. Он просто страдал. Другие тоже страдали, но он — как никто. Он испытывал глубокое убеждение, что Эдит в интеллектуальном плане стоит намного выше него. Он рассчитывал, что она воспитает его, даст ему образование, научит держаться. Он полагался на нее во всем, всего от нее ждал.

За кулисами во время концертов Эдит этот великан сжимался в комочек. Он смотрел на нее и слушал с замиранием сердца! Его больше всего поражал ее голос. Каждый раз он мне повторял: «Представляешь, ведь она весит всего треть моего веса; я дуну на нее — она рассыплется! Такая кроха и такой голос! В голове не укладывается!»

Каждый вечер после концерта из гримерной Эдит приходилось забирать кучу вещей: стакан, капли для носа, платок, косметические салфетки, таблетки аспирина, карандаш, тетрадь, учебники английского и т.д. Она ничего не оставляла. Все увозилось, а назавтра привозилось снова.

Когда Марсель бывал с нами, он обязательно проверял: «Момона, ты ее кошелку не забыла? А платье ты взяла?»

Много времени спустя, после смерти Марселя, я продолжала слышать в гримерной его голос: «А платье?»

Не знаю почему, но у Эдит всегда было только одно платье для сцены, с которым она не расставалась. На моей обязанности лежало содержать его в порядке. Было недопустимо оставлять его в театре. Каждый день дома я его чистила и гладила, а вечером везла в театр.

Однажды в Нью-Йорке со мной чуть не случился разрыв сердца. Эдит в трусиках, загримированная и причесанная, нагибается, чтобы надеть туфли.

— «Платье!..» — слышу я ее голос в полную силу.

Поворачиваюсь, чтобы снять его с вешалки, и застываю… Платья нет! Я забыла его на Парк-авеню.

А помощник режиссера объявляет: «Five minutes, miss Piaf!»[36]

Не говоря ни слова, я хватаю такси и лечу за платьем. Уличное движение там еще напряженнее, чем здесь, американцы же не признают опозданий, а их полиция строго наказывает за превышение скорости. Что это была за гонка!

Когда я вернулась с платьем, я думала, что Эдит меня разорвет. Но, увидев мое перевернутое лицо, она обняла меня, сжала мне руку и пошла на сцену. У меня гора с плеч свалилась!

Эдит не могла любить кого-нибудь, не заботясь о нем, не стремясь принести ему пользу. Она решила заставить Марселя читать.

Как-то в начале их знакомства она застала его за чтением «Пим, Пам, Пум» и «Газеты Микки». В его огромных лапищах эти книжонки особенно смотрелись!

— Тебе не стыдно, Марсель, в твоем-то возрасте!

Смущенный, он ответил:

— Это забавно. Тебе стоило бы тоже почитать.

— Марсель, когда у человека такое имя, как у тебя, когда он личность, нужно учиться. Я училась.

— Ты так считаешь?

— Я куплю тебе книги.

И Эдит засадила добрую душу за чтение, притом за настоящие книги: «Виа Мала», «Сарн», «Свора», «В поисках правды». Не особенно развлекательное чтение.

— Почему ты заставляешь меня читать, когда такая хорошая погода? Мне хочется пройтись.