Эдит Пиаф

Ему, разумеется, это не нравилось. Он это пресекал. Ко мне он вообще придирался. Постоянно отпускал замечания по поводу того, как я выгляжу. Для него я по-прежнему оставалась скверной девчонкой. Мне уже было восемнадцать с половиной лет, и если я это подчеркиваю, то потому, что в этом возрасте «половина» много значит!.. Когда он мне говорил: «Ты плохо влияешь на Эдит», я в отместку наговаривала ей на него. Я ему ничего не прощала, а Эдит меня слушала. Секрет был прост: я умела ее рассмешить, он — нет…

Я отдавала себе отчет, что так бесконечно продолжаться не может. Он был упрям, я тоже. Мы оба не хотели худого мира. Но он был умен, Реймон. И хитер. Он долго готовился к тому, чтобы нанести мне удар, и предусмотрел все.

Начал Реймон с того, что принял решение расстаться с Мадленой и поселиться вместе с Эдит. Разумеется, нужно было уехать из «Пикадилли», чтобы уже не встречаться на лестницах. Он остановил свой выбор на отеле «Альсина», на авеню Жюно. Там был совсем другой стиль: комната с ванной, телефон, ковер, приличная входная дверь. Контракт с «АВС» уже носился в воздухе, очевидно, он был вполне реальным, потому что отель «Альсина» стоил дорого. Реймон отнюдь не был набит деньгами, а Эдит в то время почти ничего не зарабатывала.

Он давно решил, что завершит мной «генеральную уборку», теперь ему предстояло это осуществить. В тот день Эдит куда-то ушла. Он выжидал… При всей его худобе я находила, что он вытесняет слишком много воздуха в нашей комнате. Я в упор смотрела на него. Он не спеша набил трубку, двигались только его пальцы; наклонив голову несколько набок, он тщательно раскурил ее; затягиваясь, одним пальцем прикрывал трубку. Взгляд его прищуренных голубых глаз был устремлен на меня. Я знала, что он собирается нанести мне удар, но не боялась. Во мне все кипело, но я была уверена, что сумею ему ответить. С Реймоном мы разговаривали «как мужчина с мужчиной». Некоторое время он молча курил, потом сказал:

— Момона…

Тут я поняла, что дело обстоит серьезно. Он никогда меня так не называл. Я была «Симона», и все. Я почувствовала, что внутри у меня все оборвалось, как бывает, когда лифт резко идет вниз.

Он нервничал, трещал суставами пальцев. У него были длинные тонкие пальцы, красивые руки артиста.

— Милая Момона, тебе всегда казалось, что я тебя не люблю. Ты ошибаешься. Ты мне, скорее, симпатична.

— Хватит причитать!

— Как тебе будет угодно.

— Обойдусь без твоей жалости. Говори прямо, что тебе нужно?

— Согласен, так будет проще. Ты знаешь, что я на все готов ради Эдит. Я на нее делаю ставку. Я в нее верю. А… ты на нее плохо влияешь.

— «Злой гений!» Ты уже это говорил. Неплохо придумано, но нуждается в доказательствах.

— Ты подаешь ей плохой пример. Убегаешь из дома, напиваешься, сманиваешь ее за собой. У меня для нее есть два контракта: один в «Сирокко», другой в кабаре в районе Елисейских полей, на улице Арсен-Уссэ. Потом она выступит в «АВС». Она должна сменить окружение, образ жизни. Нельзя, чтобы она утратила то, что приобрела. Ты — ее прошлое. С тобой оно постоянно перед ее глазами. А она должна его забыть. Если ты останешься, она ничего никогда не добьется. Речь идет не о том, чтобы вы не встречались, но…

— Спасибо на добром слове! Ну, знаешь, наглости тебе не занимать!

— Ты не должна больше с ней жить. Мы переезжаем в другой отель, на улицу Жюно. Я тоже порываю с прошлым. Я не снял там комнаты для тебя.

— Она согласна?

— Да.

— Поэтому она и ушла? Она знала, что ты собирался мне все это выложить?

— Да.

— Тогда мне нечего возразить.

Я забрала свои жалкие пожитки и ушла. Не хотела, чтобы он видел мои слезы. Я была слишком молода, чтобы понять, что он ведет свою игру, что он мне лжет. Он делал ставку на мою гордость. И выиграл.

Много времени спустя Эдит мне рассказала, что, возвратившись, она спросила, где я, и он ей ответил:

— Ушла. Совсем. У нее кто-то есть.

— Ничего мне не сказав?! Вот дрянь!

Эдит не прощала, когда ее бросали. Сама она могла так поступать, но другие — нет!.. Я шла одна по улице Пигаль, нашей улице! Мое одиночество, мое горе повели меня от Пигаль к Менильмонтану. По бульварам это совсем близко. Я шла к своей матери, сама не зная зачем. И нашла там почти нежные объятия, меня прижали к сердцу. В первый и единственный раз в жизни я пришла не к матери, но к маме… В эти мгновения я все забыла. Все, что было раньше: черствость ее сердца, ее жестокость, ее жадность к деньгам, ее равнодушие — все! Она прижимала меня к себе. Наконец-то я была ее ребенком, о чем всегда мечтала. Этот порыв нежности вернул мне желание жить. Но я не обольщалась, зная, что ее нежность долго не продлится.

Я вернулась к той жизни, которую вела до встречи с Эдит. Целую неделю работала на конвейере у Феликса Потэна, укладывала шоколад в коробки. В субботу ходила в бассейн, в воскресенье — в кино.

Я была совершенно сломлена, у меня не осталось никаких сил. Много лет я жила с Эдит, жила ее жизнью, ее увлечениями… И вот теперь между нами все было кончено, я была в этом уверена. Эдит меня любила, более того, она была единственной, кто меня любил.