Эдит Пиаф

Мы попали как кур в ощип. Народу было мало, и — не везет, так уж не везет — никого знакомых. Одни, без мужчины, мы не вписывались в обстановку. Все кидались конфетти и бумажными шариками; от этого становилось еще тягостней. Нам надели бумажные головные уборы: Эдит получила матросский берет, я шляпу в стиле Директории. Мы были настолько растеряны, что даже не напились. Нам для этого всегда нужно было быть на подъеме, хотеть смеяться или уж быть в глубоком горе.

Нам ничего не хотелось. Мы были опустошены. В полночь мы поцеловались. Праздник прошел. Мы вступили в Новый год.

— Послушай, Момона, некоторые верят, что как начинается год, таким он и будет. Ну и смеху у нас будет в 1946 году!

Не скажу, сбылось ли это полностью, но начало года, во всяком случае, оказалось неудачным. Не прошло и трех дней после возвращения Ива, как они снова сцепились. В последний раз.

Эдит репетировала перед отъездом в турне. Как всегда в таких случаях, она была вся в работе, без косметики, не причесана, в старом джемпере и юбке — одержимая песней. И вдруг раздался голос Ива, резкий, как удар гильотины.

— Прекрати! Это не годится!

Эдит послушно, чисто механически, остановилась.

— Что не годится?

— То, что ты делаешь! Сплошные штампы! Голая техника! Ничего ни здесь, ни здесь (он хлопнул себя по животу и по голове).

— А ну-ка повтори, что ты сказал.

Руки в боки, вытянув шею, она смотрела на него с высоты всех своих ста сорока семи сантиметров, не веря своим ушам.

— Повтори, говорю. У меня уши заложило!

— Это плохо, я бы спел…

— Ты бы ничего не спел! Своими «я бы» можешь заткнуться! Меня от них тошнит. Если в один прекрасный день я решу брать уроки у первого встречного, я поманю тебя пальцем. А теперь я позволю себе потерять еще одну драгоценную минуту и дам тебе бесплатно последний совет. В отношении того, что ты презрительно называешь «штампами» и «техникой»! Желаю тебе иметь их побольше в запасе, потому что настанет день, как— это бывает со всеми нами, когда они тебе пригодятся. Однажды они спасут тебя, когда у тебя ничего не окажется за душой. А теперь уходи. Довольно я на тебя насмотрелась.

Через пять лет она могла бы принять советы Ива. Но не тогда.

Они не успели по-настоящему помириться, как Эдит уехала в турне по Эльзасу.

Я знала, что в первом отделении в том же концерте выступают девять парней, которые назывались «Компаньон де ла Шансон».[27] Она знала их понаслышке, не больше. Во время оккупации мы их однажды слышали на гала-концерте в «Комеди Франсэз», организованном Мари Бель. Ансамбль принимали неплохо. Эдит тотчас же окрестила их «Бойскаутами Песни». В них самих было что-то освежающее, потому что всегда приятно видеть девять ребят, веселых и хорошо сложенных, слушая которых не надо напрягать извилины.

Я не поехала в турне с Эдит. Она сказала, что хочеть уехать из «Альсина» и просила меня остаться и заняться новой квартирой, которую подыскивал Лулу. И все-таки я удивилась, когда он мне сказал: «Звонила из Эльзаса Эдит и просила немедленно снять ей дом. Ей почему-то нужно, чтобы в нем было много комнат. Что ты об этом думаешь? (У меня не было ни малейшего представления.) Ну, я нашел ей кое-что подходящее на улице де Берри. Пойдем посмотрим».

Дом оказался скромным на вид. Я не могла и предположить, что благодаря Эдит жизнь в нем будет так богата событиями.

Вы входили во двор. В глубине его было что-то вроде особняка с небольшим садом. Деревья в этом саду, казалось, плакали от скуки и мечтали о деревне. Когда мы обосновались, чтобы им было не так скучно, мы им подарили карликового петушка Пюпюса и в пару ему курочку Ненетту. Но веселее выглядеть они не стали! У них по-прежнему был потерянный вид, словно они не понимали, почему выросли здесь. Я их любила, они были похожи на меня. Я ведь тоже не знала, что здесь потеряла.

Вы поднимались на три ступеньки и попадали в вестибюль. Дом был одноэтажным. Я не помню, сколько в нем было комнат, но было просторно, прилично обставлено и стоило довольно дорого. Лулу спросил:

— Тебе нравится?

Не знаю почему, но я не была в восторге.

— Дом не плохой, но очень большой.

— Она так и хочет.

— Не собирается нее она здесь поселить этих бойскаутов!

Мы рассмеялись, но, наверное, не дали бы руку на отсечение, что этого не случится.

Когда речь шла об Эдит, никогда ничего нельзя было знать заранее. Так я, не зная, вернется ли она из поездки в отель или поедет сразу на новую квартиру, приняла свои меры предосторожности. По телефону она мне только сказала: «Встречай меня на вокзале». И все. Я поставила в комнатах цветы и перевезла кое-что из вещей. Я ждала возвращения Эдит в некотором смятении, нюхом чуя, что что-то не так.

На вокзале, как всегда после долгой разлуки, она подозрительно осмотрела меня, как мать, которая боится, что дочь в ее отсутствие потеряла невинность. «Ты плохо выглядишь! Надеюсь, ничего не натворила?» Потом она обняла меня и поцеловала. Я снова стала «ее» Момоной.

Едва усевшись в такси, она бросила шоферу: «Улица де Берри, 26».