Эдмунд Гуссерль в контексте философии Нового Времени

Далее, как понимать «реально-имманентную данность»? Вещь дана, как дана тому, кому она дана. Вещь неотделима от акта познания её, существует только в этом акте, и у всякого акта познания – своя вещь. Нельзя помыслить некую «реально-имманентную» данность, без того чтобы указать «реально-имманентный» акт познания, в котором даётся сказанная данность.

Что до «сущностного различия между бытием как переживанием и бытием как вещью», то остаётся только удивляться чудесному умению Гуссерля быть вещью. Иначе, как бы он различил указанные бытия?

«К вещи как таковой, ко всякой реальности в подлинном смысле, по самой сути и вполне „принципиально", принадлежит неспособность быть имманентно воспринимаемой, а тем самым быть вообще обретаемой во взаимосвязи переживания. Так что вещь сама, вещь вообще называется трансцендентной. В этом как раз и сказывается принципиальная различность способов бытия, какая вообще есть на свете, — различённость сознания и бытия».

Оказывается, вещь называется трансцендентной в силу её неспособности быть кем-либо «имманентно воспринятой». Славный язык! Пусть так, но, если можно «имманентно воспринимать», значит, можно и «трансцендентно воспринимать»? Что же тогда остаётся от определения «трансцендентности»? И вообще, допустимо ли так смешивать языки? Грамотному философу непонятно, как можно соединить в одном предложении слова «трансцендентное» и «восприятие». Но не Гуссерлю, — он умеет воспринимать трансцендентные вещи: «Пространственная вещь, какую мы видим, — это, при всей своей трансцендентности, воспринимаемое, данное по мере сознания во всей своей живой телесности…».

Приходится возразить, что «в живой телесности» вещь дана, как имманентная нашему телесному же бытию. И тогда это не «вещь», – поскольку вещь это нечто названное. Вещи появляются в мире, когда Адам нарекает им имена. И не случайно этот акт наречения отнесён к сотворению мира, как мира Адама, или человеческого мира. Без наречения дано некое содержание восприятия, но оно не имеет имени и есть нечто дочеловеческое.

Наконец, где же обретаться вещи как не во «взаимосвязи переживаний»? Ведь в органах чувств вещь не существует как таковая. В органах чувств психофизиология находит только систему нервных возбуждений, химических импульсов и т.п. Только в представлении, образованном сознанием на основе данных органов чувств может обретаться вещь; и также в переживании, сопряжённом с этим представлением. Весьма искусственным выглядит Гуссерлевское противопоставление внешних восприятий и внутренних психо-рефлексий или умных интроспекций. По его мнению, внешним чувствам нечто «является», а переживание «имманентно воспринимается» рефлексией. С таким же успехом я могу заявить, что и психе является моему внутреннему взору; и что психе так же, если не более, трансцендентна по отношению к рефлексии, как и иное наличное бытие трансцендентно по отношению к внешним восприятиям. В заблуждение тут вводит слово «восприятие», равно прилагаемое к разным актам и уровням существования. Восприятие это восприятие (перцепция); а рефлексия собственных переживаний – это нечто совсем другое. Оно может быть сближено с апперцепцией - тем, что и в том и в другом случае преобладает синтез представления, осуществляется акт второй навигации разумной воли. Гуссерль почему то не замечает этого сближения и возводит внутри человека принципиальный барьер:

«Есть непреодолимое сущностное различие между восприятием, с одной стороны, и образно-символическим, или сигнитивно-символическим представлением, с другой».

Это совершенно произвольное утверждение. Нет ничего труднее, чем обнаружение подобных границ в едином организме и едином существовании, - при близком рассмотрении все границы расплываются. Это справедливо и для предметов физики, и для предметов биологии, и для предметов гуманитарных. Более того, это основополагающий принцип доступного нам бытия, отображённый в известном «соотношении неопределённостей» Вернера Гейзенберга. На самом деле под «непреодолимым сущностным различием» Гуссерль разумеет различие «навигаций»: когда в одном случае перцептивный образ оформляется данными внешних органов чувств, а во втором случае – памятью:

«В восприятии таковое еще специфически характеризуется как „живое телесное" — в противоположность модифицируемому характеру всего того, что „грезится", того, что „наглядно представляется" в воспоминании или в вольной фантазии. (…)Восприятие вещи не переводит в наглядность нечто не присутствующее наглядно, как если бы восприятие было воспоминанием или фантазией, — оно постигает самость в ее живой, телесной наличности».

Различие здесь совсем невелико. Поражает, однако, наивность воззрения Гуссерля: неужто невдомёк, что так называемая «живая телесность» воспринятого есть результат умного синтеза, а вовсе не непосредственная данность?; и что телесность тем живее, чем выше эстетическая культура человека? Поверил в теории художников импрессионистов?