Эдна

— Как Лежащая дева. — Арканзольд явно был дураком, требуя от неё возвышенности и прочих скучных вещей.

— А ты вообще кто? — спросил я.

— Ну, в общем, я — верконь, — ответила она и серьёзно посмотрела на меня. — Ну, как бывают вервольфы, веркоты там, а я — верконь.

— Ничего себе, — сказал я. — Никогда не слышал.

— Да немудрено. Только если вервольф в волка оборачивается величиной с человека, веркот — в кота, именно в кота — как домашнего, только большого, как человек; а я ростом обычная, а в лошадь обращаюсь большую, поэтому я существо более магическое, чем простые оборотни, вот; — закончила она, и, обняв руками колени, по-детски выставила вперёд подбородок и выжидательно посмотрела на меня.

— Слушай, а кем ты была? В смысле, ты с рождения такая или как? Как вообще веркони получаются? — мне правда было интересно, и я внимательно ждал, что она скажет. Солнце всё садилось, раскрашивая лес в вечерние медные оттенки.

Она пожала под плащом плечами.

— Говорят, я была смертельно больной девушкой. И меня отдали Арканзольду в обмен на то, что я хоть как-то буду жить. Толком я, вообще-то, ничего не помню.

Я кивнул. Странноватая человеческая гуманность на этот раз, по-моему, всё же сработала. Только Арканзольду нужно было думать, кого брать за основу, если он хотел какой-то возвышенности. По-моему, нужно позволять каждому быть таким, какой он есть, если это не очень мешает другим нормальным существам.

— А Эдна, за которой мы гоняемся — говоришь, тоже волшебница? — спросила девушка, кутаясь в плащ, и заметила: — А лошадью всё-таки быть теплее…

— Эдна? Волшебница. Но она больше работает с собаками, — сказал я, глядя вдаль по дороге.

— А что ты с ней сделаешь, когда её догонишь? — спросила она, отслеживая мой взгляд.

— Скорее всего просто поцелую, — ответил я и спросил: — Слушай, а как тебя зовут?

— Эрика. А тебя?

Я подумал секунду, а потом всё-таки назвал ей своё настоящее имя. Эрика кивнула.

— А двух других как зовут? — спросил я.

— Аника и Марика. Но мы не сёстры.

— Понятно, — сказал я, вставая. — Вот что, Эрика; поднимайся и закончим наше дело. А потом мы вернёмся к моему коню, купим тебе одежду и ты поедешь вместе со мной.

Девушка встала, одним движением сняла плащ, сверкнув нагим телом, и перевернулась через голову, превращаясь в прекрасную лошадь с вишнёвыми глазами. Я подобрал клинок, набросил плащ и вскочил ей на спину. И мы снова понеслись по тёмной лесной тропе.

Лес всё синел на востоке, а небо всё краснело на западе, превращая зелень в медь. Солнце уже свалилось за лес, прямые чёрные тени упали на дорогу; деревья снова стали выше, в пыли под копытами всё чаще шуршали прошлогодние листья зимних дубов. Но Эрика не сбавляла скорости, счастливая в движении после стольких лет оцепенения на стылом камне. Скачка радовала и меня.

И тут всё-таки произошло то, что должно было произойти; то, чего я ожидал каждый день с тех пор, как миновал Лаг и приблизился к побережью Шимелона.

В конце уходящей в синий мрак тропы, сквозь пыль и дымку, я увидел Эдну в сопровождении большой стаи разнообразных собак.

…Меня никто и никогда не ждёт. Девушка, на поиски которой я потратил столько времени, убегала от меня, как не убегала бы и от стаи волков. Стая волков и вправду была приятнее для неё, чем я. Ибо я — Знающий Слово, и никто не хочет слушать то, что я собираюсь сказать.

Эдна обернулась, почуяв дрожь земли под копытами моей лошади, и, даже не видя её лица через сумерки и тени, я знал, что оно выражает отчаяние. Самые крупные псы повернули головы мою сторону, скалясь, но не сбавляя шага. Я не видел среди них волков, но рука моя потянулась под плащ и дотронулось до висящего на шее простого шнурка. Я распустил тесьму у горла, потому что скоро мне предстояло извлечь то, что висело на шнурке, на свет. Пусть даже здесь почти не было света.

…Никто не зовёт меня по имени, хоть оно у меня и есть. Никто не желает звать меня, и мало кто хочет знать, как это сделать. Ибо я — Знающий Слово, и если я приду, никто не обрадуется этому. Но если я захочу прийти, никакие двери не остановят меня.

— Быстрее, Эрика! — сказал я, и пригнулся ниже, ибо мы полетели как ветер.

Эдна начала «скользить». Исчезла с тропы, потом, разгоняя дымку, появилась ярдах в семи дальше по тропе со своими собаками; тут же снова исчезла и на миг мелькнула в тенях ещё дальше. Собак с ней было около двух десятков, и она всех их переносила за собой. Когда она в следующий раз появилась на пыльной дороге, она снова обернулась, и на лице её я уже своими глазами смог увидеть отчаяние. Мы догоняли её, как бы она ни старалась.