Еду в Самарканд

Бежит красный верблюд через Красную пустыню. И время отступает, мы въезжаем в глубокую старину. В Нукусе мы не видели памятников старины, его памятники пока еще в будущем. Когда-нибудь, лет через триста, гостям будут показывать старинный вокзал (перед нашим приездом построенный), старинный Дворец пионеров (только что открытый). И правнуки нынешних пионеров будут любоваться этими памятниками старины, которые сохранятся, надо надеяться, не в развалинах.

У памятников архитектуры старость — всегда радость, даже если она в развалинах. Но если не доживешь до старости и развалишься в молодости кому от этого радость?

Поэтому о старости нужно думать с молодости. Строить новое так, чтоб оно со временем стало памятником. Вот как этот Большой Гульдурсун посреди пустыни.

Глиняные стены, окруженные рвом. Внутри на семи гектарах, поросших травой, пасутся бараны — извлекают свою пищу из истории.

Враги осаждали эту крепость, надеясь сломить ее защитников голодом. И тогда хан осажденной крепости приказал отдать остаток зерна быкам и вывести их из крепости, чтобы враги могли их увидеть. Сидеть голодными и демонстрировать врагам свою сытость, чтоб они убедились, какая у нас хорошая жизнь, — в мирное время — это глупость и преступление, но тогда это была обычная военная хитрость. Увидев сытых, лоснящихся на солнце быков, враги сняли осаду и отступили.

Но тут вмешалась любовь. Дочь хана Гульдурсун, оказывается, полюбила предводителя вражеского войска и, увидев, что он уходит, решила его вернуть. И она сообщила любимому, что быкам отдано последнее зерно, что больше в крепости не осталось ни зернышка.

Враги вернулись, взяли крепость, а Гульдурсун убили, рассудив так: если она предала родного отца, то нас предаст и подавно…

Мы выныриваем из прошлого, и вот уже мы снова на поверхности времен. У настоящего хорошее, надежное название: настоящее, — хотя мы не всегда ощущаем его надежность.

Первая столица Каракалпакии — четыре женщины, вторая — девять женщин. Естественный прирост населения, по которому Каракалпакия занимает первое место в стране.

А вот и еще одна женщина, в честь которой можно что-то назвать. Она в пестром платье, соединившем цвета невесты, жены, матери и даже бабушки, хотя до бабушки ей далеко. Прежде каждая пора в жизни женщины имела у каракалпаков свой цвет: невеста была в голубом, замужняя женщина в синем, с рождением ребенка ей полагается красный цвет, с рождением внука — белый. Теперь эти цвета соединились, и нет никакой разницы между невестой и бабушкой.

Пардагул Розимова не только выглядит молодо, она и в самом деле молодая женщина, хотя стоит во главе семейного экипажа. У нее под началом муж Реимбай, брат Юсупбай, деверь Культабай. Еще у нее под началом шестеро детей, но это уже просто в семье, а не в экипаже.

Экипаж Пардагул — хлопкоуборочное звено, работающее на двух комбайнах. В сутки — до шестнадцати тонн хлопка. Во время войны наш «семейный экипаж» не мог собрать тридцати килограммов — дневной нормы на одного человека, Правда, у нас не было комбайнов и мы не имели главного — опыта.

Сельское хозяйство — это профессия, и далеко не каждый, к примеру, инженер, которого посылают на уборку картофеля, может профессионально убрать картофель. Считать, что сельским хозяйством может заниматься каждый, — значит, относиться с неуважением к людям этого труда. Тут и профессионалы не все работают достаточно профессионально.

У человека два сердца: одно внутри, другое снаружи. Одно маленькое, другое большое. Одно свое, собственное, а другое — сердце людей всей земли. Сердце это и есть земля, и человек может жить лишь до тех пор, пока оно бьется. Все, что мы губим вокруг, мы отрываем от сердца. Нам кажется, от чужого, но на самом деле — от своего…

Хлопковые поля… Земля одета в белое, потому что имеет внуков. Она имеет и правнуков, но это ее нисколько не старит. Земля — современная женщина, а современные бывают только молодыми.

4

По среднеазиатским писателям и ученым можно изучать географию. Бухари, Хорезми, Фергани… Но меня больше интересует Самарканди. Во-первых, он был сатириком. А во-вторых, я ведь еду в Самарканд.

В XII веке ничего не стоило быть сатириком: сколько тогда было недостатков! Их еще и в XVI хватало — свидетель Рабле, и в XVIII (Свифт), и даже в XIX (Гоголь).

Самарканди жил в Самарканде, его любимым городом был Самарканд, и все же он писал о его недостатках. Чем больше любишь, тем больше видишь. Слепо только равнодушие.

Мы въезжаем в Бируни. Прежде он назывался Шаббаз, а еще раньше — Кят. Это был главный город Хорезма.

Бируни в переводе означает Человек из предместья. Почему город назван Человеком? Был когда-то здесь такой человек…

Он жил еще тогда, когда город назывался Кят и был столицей Хорезма. Но человек был не столичным, о чем не стеснялся заявить. И хотя он мог бы по примеру Бухари и Хорезми взять себе имя Кят, но он скромно назвал себя Человеком из предместья.

Кто из предместий, кто из столиц — это решает только история. Главное же, что не человек взял имя города, а город взял имя человека.