Эдуард Лимонов

Он покинул Родину, которая сочла его плохим гражданином. Взбалмошным. Хороший гражданин должен был безропотно держать язык за зубами. Жить по месту прописки. Состоять на учете в организациях. Платить в них взносы. Не торговать, подрывая советскую торговлю, самодельными сумками в ГУМе (Анну несколько раз задерживала милиция). Не шататься с художником Андрюхой Лозиным по чахлым окраинам северо-востока Москвы с этюдником. Не проповедывать ереси, будто жить больше, чем на рубль в день, есть преступление. Не дружбаниться с художниками-нонконформистами. Не ротозейничать. Не совершать прогулки по неведомому Парижу в костюме национального героя.

Летом как-то в жаркий день Лимонов шел по улице Фероньер и нес портрет философа Григория Саввича Сковороды замотаный в старую оренбургскую шаль. К нему подошли два туриста-англичанина и спросили что он несет. – Я – Эдуард и несу портрет. Туристы очень удивились а Лимонов подумал – В такую жару Григорий лежит в платке, мог ли он представить что о нем будут справляться два англичанина. И тут Лимонову представилась тягучая странная Украина – он чуть не заплакал. Но подумал он – тоска по родине – удел простых людей. Человеческие отношения существуют везде и мне остается только влезать в них. С этим решением Лимонов пошел дальше, настороженно прислушиваясь к звукам французской столицы.

«Пил вино у Соостера, похмелялся у Кабакова, спал у Бачурина, спорил с Ворошиловым, шил штаны Эрнсту Неизвестному», – вспоминает он своих московских друзей. Последнее впечатление от советской действительности – гибкий коридор, по которому в Шереметьево заходит на борт авиалайнера. Вход на Запад охраняют два пограничника в мятых шинелях. На всю жизнь осталась обида за мятые шинели защитников Отечества, часовых.

Запад. Соединенные Штаты. Знакомство с одномерным человеком. Париж. 30.09.1974–1980

и коль уехали ребята на
Запади в чужую глушь
и я уеду, что же я-то!
Прощайте вы – мильены душ!

И вы – о редкие дороги!

И ты внизу – Хорезм. Памир!
И пусть к стране ми слишком строги
Уедем все. Нам чужд сей мир!

Первые остановки за кордоном – Вена, Рим. О Вене Лимонов позднее напишет: «город-музей (вальсы, моцарты, эрцгерцоги, улочки, по которым бродил полуголодный молодой неизвестный художник)». Город Вена лично для меня грустен, как его брат по навсегда утраченному имперскому величию Питер, Петрополь. Вена – зажиточный брат. Но и в нем путешественника угнетают тени прошлого величия. Первый ресторан, куда меня занесло в Вене, оказался любимым местом отдохновения Франца Иосифа. Строение напомнило киевский ресторан «Динамо» советской поры.

В Вену уже знаменитым Лимонов вернулся в 1988 году по приглашению зажиточного фонда, которым руководила невестка Пола Гетти, для участия в литературной конференции. В аэропорту его встретил на убитом «фольксвагене» давний приятель по московским этюдам Андрюха. Лозин постеснялся парковаться у шикарного отеля, прямо напротив здания Оперы.

– Подъезжай прямо сюда, на парадный вход, – скомандовал писатель.

Остановились. Лозин достал из багажника синюю сумку, которую услужливо забрал у него швейцар. Писатель прошествовал в солдатской советской шинели стройбата с золотыми буквами СА на черных погонах. О нем и о шинели написала «Франкфуртер Альгемайне» (в ФРГ это как «Правда» для СССР).

В Риме мне побывать не довелось. Как до 1974 года и Эдуарду Лимонову, хотя еще в конце шестидесятых в стихотворении «Саратов» он живописал край на берегу южных морей.

Деревья над морем расцветая
и тонкий аромат распространяя
и люди босиком там ходят
Иные купаются, иные рыбу удят
Кто хочет умирать – тот умирает
и торговать никто не запрещает
В широкополой шляпе проходить
и тут же на песке кого любить