Эдуард Лимонов

– Единственным, к кому не удалось подобрать ключи, оказался Лимонов. Просто он не продается в том смысле, к которому мы привыкли, – считает Дугин. – Понимаете, он за бабло как раз-таки не продается вообще. С Лимоновым надо по-человечески – сесть, налить, поговорить…

Сам Дугин уже стал объектом литературной сатиры. Алла Латынина пишет об известном романе Сорокина «День опричника», вспоминая Дугина:

– …есть сцена, когда опричник Комяга, допущенный в покои Государыни, видит среди своры шутов и приживалов двоих, которые имеют привилегию целовать Государыне пальцы: при этом круглоголовый Павлуша-еж бормочет неизменное свое «в-асть, в-асть, в-асть», а волосатый Дуга-леший подкрякивает «ев-газия, ев-газия, ев-газия». Трудно не узнать здесь известного политтехнолога, любящего словосочетание «реальная власть», и философа, некогда бывшего в оппозиции к Кремлю, а теперь окормляющего его идеологию… Дугин красноречиво высказался о судьбе Национал-большевистской партии, которую он начинал вместе с Лимоновым: «Если представить себе, что… НБП осталась за мной, то мы, несомненно, соединились бы с Путиным, вместо «Наших» была бы огромная опричная организация НБП. Только веселая. Я думаю, что в этом случае не был бы необходим особенный переход к евразийству». Заметим: слова «евразийство» и «опричнина» соединил отнюдь не Сорокин. Не из таких ли откровений и рождается замысел сорокинской сатиры? К словам Власть и Евразия, с которыми Сорокин ведет в романе свою игру, следует добавить еще слова: Государство, Империя».

Последняя ниточка связи Эдуарда Лимонова с Харьковом обрывается 13 марта 2008 года. Умирает мама. Он приехал попрощаться в Харьков.

– Ты была мне нормальной матерью. Без сюсюканья, но я имел все, что нужно. У нас была одна комната, но была хорошая еда, было сливочное масло. Были книги. Отец не пил и не курил. Спасибо вам за книжный шкаф, книги я раздам людям… И одежду раздам, и вообще все раздам, оставлю пару вещей на память…

Думаю, мне повезло, что я родился от любящих друг друга людей… За это тоже спасибо.

В августе 2008 года уходит Солженицын. Лимонов скорбит:

– Солженицын умер. Масштаб его личности стал мне полностью понятен 4 августа. Он был большой человек. Я не отказываюсь от той критики, которой я его подвергал, все остается на местах, но вот констатирую, резюмирую: большой, исторический человек ушел в мир иной.

Он был возраста моего отца. Собственно, с ним я и боролся как с отцом, против которого бунтуют. Я бунтовал и не примирялся, но странным образом, похоронив его, я понял, что именно я его наследник или, как я сказал «Коммерсанту», «преемник». Сейчас объясню в чем дело.

Александр Исаевич не был политиком. Но он заведомо был идеологом. В своих старомодных неуклюжих произведениях он предлагал России способ существования, пытался подсунуть свое видение российского и советского прошлого и будущего. Он был холоден, неприятен, догматичен, как политрук. Он не создал нам Раскольникова, не создал Вронского, не создал Базарова, но дал нам себя и свои неуклюжие планы для России. Он был смел и не смущался своих наскоро слепленных банальных книг. А сквозь эти книги прорывался его вполне консервативный, идеалистический, не могущий быть никогда исполненным план для России.

Мой план противоположен. Тому, кто читал мои идеологические книги «Другая Россия» и «Ереси», кто наблюдал за моей политической деятельностью, это абсолютно ясно. Однако мы с ним одного типа таланты: у нас (у него были) грандиозные планы для России…

Сегодня снова писателю Эдуарду Лимонову непросто, как и в 1994–1997 годах, издаваться:

– Вот я вам конкретный приведу пример, – говорил он в 2009 году, выступая по радио. – Я уже месяцев восемь пытаюсь переиздать свою тюремную трилогию. В тюрьме я написал много книг. Но это книги о тюрьме. Т. е. это «В плену у мертвецов» одна книга. И вторая «По тюрьмам», третья – «Торжество метафизики». Я вам назову только основные издательства, шесть издательств не захотели переиздавать эту книгу… Одновременно я вам говорю, что мне не составляет труда переиздавать те книги, которые я написал в эмиграции. Это вас заставляет задуматься о чем-то? Потому что в эмиграции нет режима сегодняшнего, нет этой власти. И она никак не затронута теми книгами, которые я написал о Нью-Йорке, о Париже, обо всем на свете…

– Вы свысока говорите об оппозиции, – говорит Лимонов об итогах борьбы в 2009 году. – Чувствуется влияние взгляда, навязываемого все эти года властью. У нас, напоминаю, полицейское государство. Поэтому деятельность оппозиции сопряжена с опасностями. Нас репрессируют, сажают в тюрьмы. Я каждый год хороню своих сторонников: в декабре 2007-го Юру Червочкина похоронили мы, 23 года, в этом году – Антона Страдымова, 20 лет. Так что надо с уважением к оппозиции.

Кто за ними стоит? Их совесть, честь, нежелание жить в полицейском государстве.