Эдуард Стрельцов. Памятник человеку без локтей

Маслов принял команду у Бескова. И когда в наступившем сезоне «Торпедо» поднялось, как никогда прежде, высоко, никто о Бескове не сожалел и не вспоминал уже.

Ну это ладно – удивительно, что никто не вспомнил про Константина Ивановича и позднее, после шестидесятого года. Притом что даже в богатой свершениями биографии тренера Бескова интеллектуальная инвестиция его в «Торпедо» дорогого стоит.

Бесков пришел работать в ФШМ, откуда отозвали назад в «Торпедо» Маслова.

Маслов не захотел выходить из образа, к пребыванию в котором всех приучил и в котором сам чувствовал себя уютно, как в заношенной кофте или стоптанных валенках.

Те же, кому хотелось выглядеть культурнее и умнее Маслова, завидовали его таланту самородка, распространяли байки о том, как он признал однажды, что Пушкин – это тот же Гарринча в своем деле, раз умеет писать и «лесенкой», словно Маяковский, и душевно, как Есенин.

Я понимаю, что Виктор Александрович не кончал ни Оксфорда, ни Кембриджа, но не исключаю, что простотой своей слегка и бравировал.

Ему важен был теснейший контакт с игроками – и он достигал его, оборачивая нужную ему для внедрения в сознание игроков мысль в оболочку, не отталкивающую ни малейшей наукообразностью.

Он настаивал на том, что практику предпочитает всяческим теориям.

Сомневаюсь, чтобы Бесков был меньшим, чем Виктор Александрович, практиком. Но ему нравилось, когда в нем видели белую ворону тренерского цеха. Больше всего Константин Иванович любил параллели с театральным миром, с деятельностью величайших режиссеров.

Свою книгу, собранную журналистом из газетных интервью с тренером или ранее опубликованных выступлений в печати, он назвал «Моя жизнь в футболе».

Под Станиславского.

Маслов был на десять лет старше Бескова. Положение его в футбольном обществе позволяло ему или даже обязывало его позаботиться о книге мемуаров – никто из советских тренеров, кроме Лобановского, не выигрывал такое количество раз чемпионаты и Кубки, как он.

Но Виктор Александрович никаких воспоминаний не оставил.

Не думаю, что причиной тому скромность человека с восемью классами образования.

Маслов регулярно приходил в редакцию спортивной газеты на улицу Архипова, где в отделе футбола трудился его приятель Александр Виттенберг, выступавший в печати под псевдонимом Вит.

Вит до войны защитил диссертацию по немецкой литературе и говорил по-немецки настолько свободно, что в лагере настоящий немец, попавший туда одновременно с журналистом, отказывался верить, что Виттенберг еврей из России, – утверждал, что встречался с ним в Берлине.

Он читал иностранные спортивные издания, знал мировой футбол – и умел мысли, высказанные Масловым, превратить в статьи, уровень компетентности которых сегодня просто немыслим: нет ни тренеров, склонных к обобщению, ни журналистов, способных размышлять с ними на равных.

О статьях Маслова, выходивших из-под пера дяди Саши, говорили после их появления на газетных полосах никак не меньше, чем о нашумевших матчах. Дед – столь простецкий в быту и тренировочных буднях – в газете высказывал идеи.

И вызывал едва ли не каждой статьей ответный полемический выпад киевского корреспондента Аркадия Галинского, всегда спорившего с Масловым печатно, а Виттенберга подвергавшего нелицеприятной устной критике.

Галинский даже грозился написать большую статью под названием «Несчастный русский рабочий Маслов и глупый еврей Виттенберг».

В общении с игроками Маслов ни малейшей важности, присущей руководителям в любой области, на себя не напускал. Мог с ними и рюмку выпить, ошеломляя слишком уж наивных футболистов демократизмом. Конечно, у выпивок с игроками бывала педагогическая подоплека – при тренере у большинства хватало ума не напиваться. В Лондоне после какого-то товарищеского матча Иванов со Стрельцовым и еще двое игроков, приглашенных в зарубежную поездку из другой команды, собрались пойти из гостиницы куда-нибудь выпить. И тут как раз заглянул к ним Маслов с бутылкой коньяка – предложил отметить выигрыш: по сто грамм на брата и получилось. Затем Дед сказал: «Я знаю, вы сейчас отдыхать будете» – и удалился к себе. Отдыхать, конечно, никто не собирался – на улицу вышли все-таки, но пить не стали, купили себе по рубашке.

Иванов считает, что особенно близких людей у Виктора Александровича не было. Но без общения он дня прожить не мог. Не переносил одиночества. Подселил к себе в большую комнату на сборах трех своих помощников. Устраивал перед сезоном сорокапятидневные сборы в Сочи – убегал от любимой жены Екатерины Федоровны, противницы застолий, а ему после тренерских трудов необходимо было расслабиться.

К помощи науки, медицины этот самородок не обращался, сам на глазок определял нагрузки игроков в предсезонье и в сезоне. В игроках и выборе тактики на матч ошибался в редчайших случаях. На установках бывал краток. Даже в присутствии заводского начальства избегал каких бы то ни было накачек, излишне строгих напутствий.

Маслов ненавидел дилетантов в футболе и не мог скрыть, что сомневается в глубине понимания игры чиновников, руководивших футболистами.