Эдуард Стрельцов. Трагедия великого футболиста

Рабочий процесс здесь был организован в лучших традициях настоящей каторги, а вот отдых и занятия футболом Стрельцову пришлось организовывать самому, правда, с участием нескольких энтузиастов. В том числе и местного начальника Управления.

Так прошел еще год. И, прямо скажем, слухи о том, что Эдуард Стрельцов, отбывая наказание, только и занимался тем, что играл в футбол, сильно преувеличены!

Много тягостного осталось в душе от этих лет. И не только тяжелые воспоминания, но и большой шрам на левой щеке — отметка, оставшаяся от разборок с «козлами».

Написал об этом, и захотелось сослаться на воспоминания другого большого спортсмена, тоже оставившего заметный след в истории нашего спорта. И тоже в молодые годы привлекавшегося к уголовной ответственности, отбывавшего наказание в местах лишения свободы.

Встретились мы с Виктором Петровичем Агеевым, разговорились, вспомнили Стрельцова. Свой рассказ он разрешил привести в книге, как картинку из той жизни, которая была и у Эдуарда — почти один к одному.

Вот что рассказал мне заслуженный мастер спорта СССР, заслуженный тренер России, двукратный чемпион Европы, обладатель золотой медали Кубка Европы, четырехкратный чемпион СССР по боксу Виктор Агеев:

…С торпедовцами у меня отношения всегда были близкими. Был знаком с Ворониным, Ивановым, Щербаковым. Хорошие ребята. Эдика Стрельцова тоже знал. Он постарше был на четыре года. Когда случилась с ним беда, я только начинал путь в спорте. В 1959 году стал чемпионом Союза по юношам. А когда он в 63-м освободился, тогда уже близко познакомились. Я тогда был на «взлете».

Потом я попал в такую же, беду, а когда освободился — опять с ним повстречались. Помню, шутили и называли друг друга «собратьями по несчастью». Наказание я отбывал в Коми. Это вообще-то по карте недалеко от Кировской области, где сидел Эдик. Были мы с ним в разных лагерях, но порядки везде одинаковые.

Не любят в тюрьмах известных людей. Ведь кто там, как правило, сидит — беспризорники, жизнью обделенные, постоянно голодные, обойденные материнской заботой и отцовским вниманием. А тут «звезда» в камере появляется. По возрасту такой же или даже младше, но уже был обласкан судьбой. За границу ездил, шмотки красивые носил, нос задирал, шампанское пил, с девочками любовь крутил.

Теперь сравнялись, а если не сравнялись, то сравняют. Там ведь не то что футболиста Стрельцова «опустить» могут, там даже боксеру Шоцикасу не справиться. Бывает: «на воле» большой человек, а попал туда, и все — сломался, опустился.

Мне, конечно, полегче было, чем Эдику. Боксер все-таки. К единоборству ближе.

Помню, сижу в бараке, книжку читаю. Прибегает «шнырь» и говорит:

— Витя! Ты сегодня будешь бокс нам показывать. Они сказали, — и кивает куда-то в сторону.

Отвечаю ему:

— Пошел ты на х… что я вам, гладиатор, что ли?

«Шнырь» убежал, а через пять минут степенно подходят трое — уже постарше и говорят:

— Ты, Витек, что-то рано разбушлатился. Бокс сегодня нам будешь показывать, с Гибоном будешь драться.

Короче, вышел с ними я за барак. А там уже толпа болельщиков, человек сто. Вывели соперника по кличке Гибон, килограмм 120 в нем, а во мне, после тюремной баланды, если и было 70, то хорошо.

Дали старые перчатки. Начали боксировать. Машет Гибон своими пудовыми кулаками, как мельница, а я уклоняюсь и «ныряю». Сам не бью, а он попасть не может. Удары страшные над головой свистят. Толпа хохочет. Довольны. Вижу, злится Гибон, глаза у него кровью наливаются. Его там, главного мордоворота, «за торпеду держали» — кого избить, кого прижать… А тут еще, слышу, заговорил мой Гибоша:

— Убью, блядь.

Ну, думаю, Витя, хватит. Пора кончать этот спектакль. Подошел к нему «с ногами», финт левой в голову, финт правой в корпус, «дернул плечами», «показал глазами». Не бью, рано еще. Вижу: клюнул Гибон на мои «коронки», правой стал размахивать, как купец Калашников. Ну, здесь под его правую я навстречу и «рубанул» правым боковым. Как раз правая перчатка рваная была, набивки никакой.

Упал Гибон лицом вниз. Лежит на земле, не шевелится, кровь из ушей пошла. Улыбки у зрителей моих пропали. Слышу, сзади «шнырь» пропищал:

— Агей Гибона убил.

Испугался я, думал, правда убил. А тут уже и охрана бежит. Утащили Гибошу в медпункт, через тридцать минут он очнулся. Ничего с ним не случилось. Обыкновенный нокаут. А меня на пятнадцать суток — в ШИЗО. Вот где вес хорошо сгонять. Сидишь, как гарибальдиец Овод, в каменном мешке. Не хватает только охапки сена и цепи. Трапеза через день. В «летные» дни хлеб и кипяток. А в «пролетные» — воспоминания об этом. За пятнадцать суток десять килограмм как не бывало.

Законы тюремные знать надо хорошо. Помню, сели в карты играть. В «прикупе» приходят ко мне два валета, и оба бубновые. Что-то не сработало у партнера. Я этому партнеру — колодой по морде, а кулаком по печени. А ночью, когда спал, толпа на меня налетела. Избили. Кто-то лопатой по голове шарахнул. Оказывается, я был не прав: нужно было доиграть кон, а потом уже разбираться.