Едва слышный гул. Введение в философию звука

Интерес к технике, характерный для искусства авангарда (тема машин и механизмов, повторяющаяся у футуристов, дадаистов, сюрреалистов), одновременно заключает в себе и завороженность, и предчувствие катастрофы. К середине XX века гимн прогрессу оборачивается крушением эпохи смысла, а заключительной главой книги модернизма оказалось искусство абсурда. Произошедшее с научно-техническими установками парадоксально. Манифесты прогресса и просветительский пафос оказываются не способны существовать без идеологических обертонов, быстро начинают затрагивать политическую сферу и превращаются в средство мобилизации масс. Преобразовываясь в идеологию и проявляясь посредством политических мифов, просвещение ступает на территорию иррациональности. Новый миф, возведенный на почве научного разума, уже не опирается на сакральную связь человека и мира, поэтому идеологический образ замыкается сам на себя (кстати, еще предстоит разобраться, какую именно роль в его упрочнении сыграли звук и музыка). Количество просветительских плодов оказалось столь огромным, что крона древа-прародителя уже не могла удержать их: именно тотальность просветительского проекта стала главной причиной его кризиса. Нечто настроенное на автоматизм и исчисление оказывается едва подчиняющимся планированию, разрастающимся и приводящим к неизбежным сбоям. Техника – это то, чему свойственно ломаться. Великолепной метафорой общества, в котором именно изобилие оборудования является залогом постоянных сбоев, оказался фильм Терри Гиллиама «Бразилия». В начале XX века внутри рациональности начали кипеть подспудные цели и энергии, крайние формы которых нашли выход в мировых войнах. Из господина мира субъект превратился в беспомощного и беззащитного индивида. Неразумное, представлявшееся несущественным и даже навсегда вытесненным из жизни, вдруг оказалось способным подчинить себе разум. Внезапно жуткая иррациональность обнаружила себя в самой сердцевине логики, а образование и культура проявили потенциал для быстрого обращения в варварство. Самые масштабные за историю человечества акты насилия были совершены государствами, уделявшими огромное внимание образованию и культуре.

В последующие десятилетия зловещий образ технического прогресса не раз проявлялся в самых разных формах – от аварий на атомных станциях до многочисленных сюжетов о восставших машинах. Антисциентистским настроениям противопоставлялись расплывчатые формулировки о необходимости «упорядочивания» технологий и обязательности ответственного отношения к технике. В этой связи тезис Карла Поппера об относительности успеха любой научной теории вполне соотносим с заключением международного договора о нераспространении ядерного оружия (впрочем, все политические системы в равной степени оказались не застрахованными от глобальной экологической катастрофы). Но так или иначе, производство продолжало наращивать темпы с новой силой: в мир пришли компьютеры. Механизмы и аппараты были дополнены кодами и разветвленными знаковыми системами. Новые технологии потеснили оборудование старого образца даже в повседневной жизни. Вопреки расхожему мнению о том, что с появлением компьютеров прежняя философия техники, оперировавшая машинами и механизмами, утратила смысл, можно заметить, что именно в цифровую эру представление о мире как о системе информативных данных получило окончательное воплощение. Но техника действительно начала перемещаться в виртуальное пространство, ознаменовав эру пользователей и завершив переход от обладания техникой к бытию техникой. Буквально каждое перемещение в пространстве теперь оставляет цифровой след, а усложняющиеся алгоритмы анализа потребительских предпочтений граждан уже неотличимы от составления подробного досье на каждого из них.