Едва замаскированная автобиография

— Да, конечно. Мы репортеры английской газеты «Телеграф». И пытаемся найти…

После этого человек становится более любезен. Он объясняет нам дорогу и желает удачи, которая очень понадобится нам, как окажется, примерно через сорок пять секунд.

Мы проезжаем всего пару кварталов, двигаясь очень медленно, чтобы прочесть названия поворотов, когда видим впереди высокого чернокожего, не спеша переходящего дорогу. Первое, на что я обращаю в нем внимание, это его рост: он невероятно высокий, как баскетболист, футов семь, не меньше. Другое — в правой руке у него что-то висит.

По тому, как он его держит, оно не кажется чем-то опасным. Просто небрежно висит на руке, как будто он забыл, что там такое. Черное, прямое, продолговатое. Для автоматической винтовки коротковато, для пистолета длинновато. Для бейсбольной биты узковато. Какой-нибудь инструмент? Что-то безвредное?

Мы подъезжаем ближе. Очень-очень медленно. Человек останавливается на полпути посреди дороги. Он смотрит, как мы приближаемся, длинный черный стержень по-прежнему лениво висит у него на руке.

Теперь я вижу, что он держит.

Я ничего не говорю Райдеру.

Райдер ничего не говорит мне.

То, что человек держит в руке, — оно не безобидно.

Райдер еще больше замедляет движение.

Почему мы замедляем ход? Райдер знает, что он делает? Я молю Бога, чтобы он знал, что делает.

То, что человек держит в руке, — нет, лучше не думать об этом. И лучше не разглядывать, чтобы не убедиться, что человек держит именно то, что я увидел, когда смотрел прошлый раз. Потому что иначе придется начать задавать неприятные вопросы: «Зачем у него это?» и «На ком он собирается его использовать?». И честно говоря, я лучше буду несколько следующих секунд — которые, вполне возможно, окажутся последними в моей жизни — делать вид, что происходящего на самом деле не могло быть, потому что принять это слишком страшно. Вот я и не буду это принимать. И не буду смотреть. Ну, только краешком глаза гляну, что он сейчас делает, а он…

Стоит. Просто стоит на месте. Эта штука по-прежнему висит у него сбоку. Смотрит, как мы подъезжаем ближе.

Что меня приводит в смятение, так это полная внезапность. Едешь по улице, чувствуя себя если не в полной безопасности, то все же на достаточном расстоянии от источников угрозы, чтобы позволить своим мыслям достаточно вольно разбегаться. Черт, не так уж и скверно в этом Южном Централе, даже хорошо, что Райдер меня сюда вывез, потому что сам я ни за что сюда бы не поехал, и хотя тут страшновато, особенно когда нас зажало со всех сторон машинами, — черт, это было страшно, будет о чем рассказать, когда я вернусь домой, почти как моя встреча с бандой на улице, «Я ездил в Южный Централ во время беспорядков в Лос-Анджелесе», можно записать себе несколько очков, теперь осталось только найти этого проклятого преподобного, потом пообедать, интересно, куда меня Райдер отвезет, надеюсь, что в какое-нибудь крутое место, хотя нужно найти открытое, здесь таких явно не найдешь, значит, куда-то далеко ехать, что плохо, потому что я здорово проголодался, действительно очень голоден, не выкурить ли сигарету, чтобы ослабить чувство голода, интересно, станет ли Райдер… высокий парень, очень высокий… что он там держит, что-то вроде…

И вдруг: «Бац!» И тебе никуда не скрыться от безудержного страха. Этого не может происходить. Я не верю, что это происходит. Оно происходит. Еще как происходит. Почему это происходит? Как мне прекратить это? Пожалуйста, прекратите! Пожалуйста!

Это происходит, когда падает самолет. Это происходит за миллисекунду перед столкновением машин. Это происходит, когда мотоциклист в шлеме с темным забралом, с седоком в таком же шлеме останавливается рядом с тобой перед красным сигналом светофора. Это происходит сейчас с кем-то, где-то: потрясающий своей мгновенностью переход из банального мира болящих от тесноты ног и безвкусного чая, сомнительных фильмов во время полета, ожидания прилета, ползущих караванов машин и узких улочек, запланированных деловых совещаний, обедов, мыслей о сексе, друзей, ревности, честолюбия, страстей, крушения надежд, скуки. В роковой, неумолимый, гибельный мир адреналина, мгновенности и атавистического животного страха неминуемой, неизбежной смерти.

Я не знаю, когда — в тот момент или позднее — мне в голову приходит мысль, что это момент истины. То, чего мы все стараемся не замечать. Мы все умираем, и когда это происходит, оно так и случается, без предупреждения. Так стоит ли сильно горячиться из-за интриг в отделе новостей, случайных обид, мелких ссор, мнимого неуважения, по поводу несостоявшихся свиданий, квитанций за парковку, грубых официантов, списков претензий и налоговых деклараций! В конечном счете они не имеют никакого значения. Они действительно ничего не значат.