Эдвард Сноуден. Личное дело

И, наконец, мой папа Лон, который в момент моего рождения был младшим офицером авиационно-технического учебного центра Береговой охраны в Элизабет-Сити, работавшим в качестве методиста и инструктора по электронике. Он часто отсутствовал, оставляя дома нас с сестрой на попечении мамы. Та, дабы воспитать в нас чувство ответственности, давала нам разные задания. Обучая чтению, она наклеивала на наши шкафчики с одеждой этикетки со словами, отражавшими содержимое: «носки», «белье». Сажала нас в тележку и везла в местную библиотеку, где я моментально отправлялся в свой любимый зал, тот, который я называл «Большие машинки». Если мама спрашивала, какие «большие машинки» мне понравились больше всего, я без запинки отвечал: «Самосвалы, паровые катки, и автопогрузчики, и краны, и…»

«Это все, дружок?»

«А еще, – вздыхал я, – бетономешалки, бульдозеры и…»

Мама любила задавать мне головоломные задачки по математике. В магазинах «Кей-март» или «Уинн-Дикси» она выбирала книжки и модели машинок, легковых и грузовых, и покупала в том случае, если я смогу быстро и правильно сложить в уме их цены. Все мои детские годы она следила за тем, чтобы сложность заданий плавно росла, сперва давая мне решать примеры в пределах доллара, затем – требуя найти точную сумму долларов и центов. После я должен был вычислить 3 % от полученного числа и результат прибавить к общей сумме. Последняя операция ставила меня в тупик не столько арифметически, сколько логически. «Зачем?» – спросил я.

«Это называется налог, – объяснила мама. – За все, что мы покупаем, мы платим три процента государству».

«А что с ними делают?»

«У нас хорошие дороги, сынок? А мосты? Правительство использует эти деньги для ремонта. Деньги нужны для того, чтобы в библиотеках были книги», – пояснила мама.

Однажды я испугался, что мои многообещающие математически навыки меня подводят – сделанные в уме вычисления не совпадали с тем итогом, который я видел на кассовом аппарате. «Ставку налога подняли. Теперь мы платим четыре процента», – снова пояснила мама.

«Значит, теперь в библиотеке будет еще больше книг?» – спросил я.

«Будем надеяться», – ответила мама.

Бабушка жила через несколько улиц от нас, напротив Каролина-Фид и Сид-Милл, и над ее домом высился громадный пекан. Сняв с себя рубашку и сделав из нее сумку, чтобы нести нападавшие с дерева орехи, я поднимался к бабушке наверх и ложился на ковер возле длинных, низких стеллажей с книгами. Моими неразлучными друзьями были басни Эзопа и, пожалуй, самая любимая – «Мифология» Булфинча. Я перелистывал страницы, отвлекаясь время от времени, чтобы разгрызть несколько орехов, и снова впитывал в себя истории о крылатых конях, запутанных лабиринтах, о горгоне со змеями вместо волос, чей взгляд превращал смертных в камень. Я был в восторге от Одиссея, мне вполне нравились Зевс, Аполлон, Гермес и даже Афина. Однако больше всего меня восхищал Гермес, неказистый бог огня и вулканов, покровитель кузнецов, столяров и плотников, кустарей и ремесленников. Я гордился тем, что умею писать его греческое имя и знаю его древнеримское имя – Вулкан. А в «Стартреке» так называлась планета, родина Спока. Грандиозный замысел греко-римского пантеона всегда поражал меня. На вершине некой горы проживала компания богов и богинь, проводившая большую часть своего бесконечного существования в ссорах друг с другом и подсматривании за делами жившего внизу человечества. Время от времени, узнавая что-то такое, что могло их заинтриговать или вывести из себя, они, переодевшись в ягнят, лебедей или львов, спускались с высот Олимпа, чтобы разобраться, что происходит, и вмешаться. Результатом нередко была катастрофа: кто-нибудь тонул, погибал от разряда молнии или превращался в дерево, и все потому, что бессмертные сочли необходимым влезть в дела смертных.