Ее чудовище

С сомнением поглядев на плиту, где на монолитной поверхности стояла пятилитровая кастрюля с супом, а на столе рядом остывала запеканка, Барон не смог смолчать:

— Но не сама же ты все это собиралась съесть?

— У меня есть холодная, — намекнула я, кивнув на огромный стальной ящик, снаружи обитый деревом. Внутри же царила вечная зима, обеспечивал которую маленький плоский кристалл, вделанный в пол ящика.

Намека Барон не понял. Он, кажется, вообще не понимал, что некоторые люди предпочитают готовить впрок. Впрочем, что он мог знать о людях и о готовке? Что он вообще знал о скучном быте простого смертного?

— Родная…

— Меня зовут Шелла, — перебила его я. Просто взяла и перебила. И даже не умерла на месте от страха или его ярости.

— Хорошее имя, — снисходительно согласился он, — но значения не имеет.

— Это еще почему?

— Потому что вы, люди, крайне хрупки и недолговечны. Мне нет смысла запоминать твое имя, ты все равно умрешь лет через сорок.

Звучало это в высшей степени жизнеутверждающе. Раз Барон уже решил, что я умру через сорок лет, значит, убивать меня не планирует… а то, что бабка моя по материнской линии была ведьмой и родство с ней мне жизненный срок изрядно увеличило, ему знать вовсе не обязательно.

— Чему ты улыбаешься? — ворвался в мои оптимистичные мысли голос Высшего.

— Просто так, — пожала плечами я. — Захотелось.

Объяснение Барона удовлетворило, он лишь снисходительно фыркнул:

— Женщины.

Обычный ужин должен был бы завершиться мирным чаепитием и парочкой пирожных, что я по традиции покупала в пекарне на перекрестке.

Замечательные пирожные!

И Высшему они точно понравились, уж очень довольное лицо было у Барона, когда он доставал из коробки третью песочную корзинку с ягодным кремом.

Способная единолично опустошить такую вот коробочку с шестью пирожными за неполный час, я лишь с умилением любовалась аппетитом чудовища. Он выпил шесть чашек чая, съел четыре пирожных и, по идее, должен был бы отбыть по своим делам, сытый и довольный жизнью. А вместо заветного: «Ну, я пошел. Еще увидимся» — я услышала нетерпеливое:

— А теперь иди сюда, — отставив пустую чашку, Барон похлопал по колену, призывая меня, видимо, расположиться на нем. — Пришло время десерта.

— Так вы… уже.

Меня одарили снисходительной улыбкой и повторно похлопали по колену.

Я на него свои любимые пироженки потратила в надежде на спасение, а он их даже в расчет не взял! Десерт ему подавай…

— Дорогая, не вынуждай меня подниматься, — Барон все еще был устрашающе дружелюбен, но в голосе его проскользнули какие-то невероятные угрожающие нотки, заставившие меня мгновенно подскочить и броситься к нему. Затормозила я прямо перед Высшим, с трудом подавив порыв упасть ему на колени.

— Ну? — на меня смотрели выжидающе. И пожалуй, только сейчас я заметила, что зрачок у него совершенно обычный. Черный. Благодаря чему можно было разглядеть цвет радужки — очень темной, но с явным синеватым отливом. В памяти почему-то всколыхнулось воспоминание о моей самой первой, самой сильной и страшной грозе, запомнившейся на всю жизнь.

Тот солнечный день незаметно быстро поглотили сумерки, а синеву безоблачного неба затянули тяжелые низкие тучи. Мне тогда было всего шесть лет, и непогода застала меня на реке… И, глядя сейчас в глаза Барона, я видела то небо и почти чувствовала, как сильный ветер треплет волосы, как рвет платье и хлесткими пощечинами стегает по лицу. А в ушах гудел первый густой раскат грома, такой могучий и грозный…

Я тряхнула головой, быстро смаргивая вставшую перед глазами картину.

Передо мной все еще сидел Высший, нетерпеливо постукивая указательным пальцем по столу.

Резкие черты лица, хищный взгляд, откинутые назад волосы — невероятно белые с легкой серебристой искрой. Все в нем выдавало нечеловеческую породу.

— Радость моя, поторопись. Я голоден.

Я не стала напоминать о только что закончившемся ужине, не взялась перечислять все, что он съел, просто скромно попросила:

— Вы же можете пить жизнь, просто прикоснувшись к жертве, — протянув ему руку, предложила: — Давайте так?

Я ждала согласия, надеялась на него как на последний шанс остаться в городе, потому что… потому что, если он откажется, мне придется вернуться в деревню.

Каждый вечер обниматься с чудищем я не смогу. Проще бабушку терпеть, чем все это.

— Ты молодая, полная сил. — Руку мою он принял, но совсем не для того, чтобы целомудренно пить жизнь через прикосновение. Барон потянул меня на себя, мастерски проигнорировав и возмущенное шипение, и ладонь, которой я уперлась в его плечо. Не замечая сопротивления, он до обидного легко скрутил меня и усадил на колени. — Нежная, но с характером, что меня особенно радует.

— Бабушка называла это дурью и мечтала из меня ее выбить, — зачем-то призналась я, сжавшись на его коленях. Было странно чувствовать живое тепло и обсуждать свою персону с… чудовищем. Самым настоящим ужасом всех островных земель.

Мое неожиданное признание было встречено благосклонной улыбкой. От нежелательного донорства, впрочем, это не спасло.

*