Ее город

Все подготовив, мы с Чжан Хуа спустились во двор. Вместе вынесли подношения — одно за другим — и положили их на приступочку у главных ворот ЖК. Чжан Хуа нарисовала вокруг них мелом круг, а затем подожгла. Глядя на стелющееся пламя, она прошептала:

— Старик, тут кое-что для тебя, забери!

Чжан Хуа произнесла эти слова несколько раз подряд, спокойно и открыто, как будто говорила с реальным человеком. Мы смотрели на груду подношений до тех пор, пока все они не превратились в пепел, который потом на наших глазах беззвучно рассеял порыв ветра. Луна чертила линии на земле, город окутала дымка, из многоквартирных домов вокруг нас доносились звуки маджонга, с грохотом снова и снова падали кости, раздавался нетерпеливый смех. Что я могу сказать? Надо же во что-то играть, верно? Мы ничего не можем с этим поделать; нация будет жить так изо дня в день тысячи лет, и эти дни станут главами истории.

Соседи видели, как сын старого носильщика, стоя на ступеньках, наблюдал за людьми, игравшими в карты в «Бей помещика»[85]. Он и сам был не прочь поучаствовать. Парень тоже курил, но совсем не так, как его отец. Он держал сигарету в уголке рта, наклонив голову таким образом, что одна бровь казалась выше другой. Непривычный вид для курильщика. Даже когда он курил, в нем чувствовался характер. У всех есть характер, всегда можно выглядеть скромно и достойно, и совершенно неважно, какую профессию человек избрал для себя.

Жители нашего двора снова стали выходить на улицу, чтобы позвать случайных старьевщиков. Никто не готов был сразу же поверить сыну старика. Доверие, завоеванное носильщиком за последние семь лет, ушло вместе с ним. Сын пока доверия не заслужил. Наверное, будучи молодым, он не понимал, что характер не наследуется, как и доверие, да и богатства хватит только трем поколениям[86]. Он опрометчиво пришел в наш ЖК, решив, что сможет зарабатывать на жизнь сбором вторсырья, как его отец. Должно быть, он не думал, что столкнется с теми же трудностями, которые тот перенес. Знал ли он вообще о страданиях, выпавших на отцовскую долю?

Чжан Хуа провожала меня. Мы сидели у нее на велопарковке, пили чай и прощались. Сюй Дина пришла, рыдая, и сообщила, что умер Берд. Он упал в кипящий суп из свиных ребрышек, стоявший на плите.

Чжан Хуа заявила:

— Чего ты рыдаешь? Есть разные виды смерти, одни — тяжелее горы, другие — легче перышка, одни болезненные, а другие счастливые. Берду повезло!

Чжан Хуа привыкла к назидательному тону, но Сюй Дина отшатнулась. Явно принимая утешение Чжан Хуа, она все же сердито сказала:

— Фу!

И спросила у Чжан Хуа, не могла бы та быть чуть мягче, когда у подруги несчастье, — например, прибегать к эвфемизмам. Чжан Хуа тут же ответила:

— Ну я ж тебе не буржуазия какая-нибудь. Понятно, что каждый пребывает в своей собственной истории. Но правда в том, что Берд — действительно счастливая птица, которой дали слишком много свободы, а за свободу часто приходится платить.

Эту фразу Сюй Дина даже записала, чтобы включить в погребальную речь памяти Берда.

Тогда мы все втроем засмеялись, но больше не проронили ни слова. Мы молча пили чай, и перед нашими глазами мелькали лишь наши личные впечатления, воспоминания и эмоции. Девять лет жизни в ЖК не прошли даром — этот двор стал для меня горизонтом, а каждый сосед — важной частью моего мира. Но жизнь и мир есть и за пределами двора, это понятно без слов. Наконец я переезжала.

Когда наступил 2002 год, один мой друг прислал поздравление по электронной почте: «Это хороший год, такой симметричный и сбалансированный — редкое явление за сто лет. Хорошие цифры, и настроение должно быть под стать!» Отлично сказано! Любое хорошее качество — это редкость. Я развернула на весь экран золотую новогоднюю открытку и, нежно поглаживая пальцами цифры 2002, снова и снова думала: хорошее качество — это и правда редкость!

На самом деле у каждой женщины на дне сердца есть свой укрепленный город…

~