Ее худший кошмар

Мрачно положив подбородок на колени, она наблюдала, как вода стекает в сливное отверстие. Она уже слишком долго сидит в ванне, пора вылезать. Хватит понапрасну тратить горячую воду. Увы, она не могла заставить себя покинуть пределы ванной комнаты. После случая с Хьюго у нее произошла короткая стычка с Фицпатриком. Затем каким-то образом она смогла самостоятельно выйти из тюрьмы, приехала домой к Амароку и даже открыла дверь ключом, который он ей дал. Но стоило ей оказаться в стенах его дома — слава богу, одной, так как он еще не пришел с работы, — как от ее самообладания ничего не осталось.

Она раз за разом намыливалась, как будто это могло помочь ей смыть с кожи следы прикосновений Хьюго и особенно воспоминания о его омерзительном поцелуе. Увы, сколько бы раз она ни смывала с себя мыльную пену, ей не становилось лучше, она не чувствовала себя чище.

Проклятье! Проклятье! Проклятье!

Что забыла девушка из хорошей бостонской семьи, да еще со степенью по психиатрии, в заснеженной Аляске? Зачем тратит свое время на мужчин, которые в лучшем случае безразличны к ней, а в худшем готовы изнасиловать ее и убить, причем самым садистским образом? Каких успехов она надеется добиться, работая с «неизлечимыми»? Неужели она думает, что способна тем самым кого-то спасти?

Получалось же с точностью до наоборот. Она чувствовала себя виноватой в смерти Лоррейн, да и Даниэль тоже, пусть даже лишь потому, что Ганноверский дом возник здесь ее стараниями. Не сражайся она так яростно и публично, не начни она свою войну против тех, кто начисто лишен совести, делай она свое дело тихо и незаметно — и ничего бы не произошло. Хотя кто знает?

Закрыв глаза, Эвелин подставила лицо под капли воды. Хватит корить себя! Живо прекрати! Она создала лишь Ганноверский дом, а не монстров, которые теперь в нем обитали. Кто-то ведь должен решать проблему психопатии!

Раздался стук в дверь.

— Эвелин! С тобой все в порядке?

Черт. Вернулся Амарок, она же была не готова к встрече с ним.

— Да! — Черт побери эту гнусавинку в ее голосе, выдававшую ее с головой. Он поймет, что она плакала. — Все в порядке.

— Я слышал, что случилось в Ганноверском доме.

Хотя она и надеялась, что он не станет ее отчитывать, сочувствие было еще хуже. Критика заставит ее занять оборонительные позиции. Сочувствие же чревато тем, что она вновь расплачется.

— От кого ты это узнал?

— От Фицпатрика. Я приехал, чтобы поговорить с работниками столовой, которые последними видели Лоррейн, и, выходя оттуда, столкнулся с ним. Он сказал, что на тебя напали.

Интересно, сказал ли он, что причиной всему ее неспособность помешать другим играть на ее эмоциях? Она как наяву услышала, как Хьюго прошептал ей на ухо: «Это Фицпатрик. Он настоящий сукин сын, извращенец и садист».

Ей было понятно, откуда у Хьюго такое мнение. Фицпатрик изучал боль и ее влияние на психопатов. Неужели Хьюго и впрямь надеялся, что она поверит ему, что Лоррейн убил Фицпатрик? Боже, она рисковала своей жизнью, своим душевным спокойствием, чтобы услышать очередную ложь больного ума.

— Я сама виновата, — призналась она.

Амарок не стал с ней спорить.

— Одного не могу понять — зачем? Зачем тебе понадобилось рисковать собой?

Она не стала объяснять этого Фицпатрику, но сейчас она в доме Амарока и потому считала себя обязанной ответить на его вопрос.

— Наши беседы записываются. Понятное дело, он не мог сообщить мне, как он попал в список к Даниэль. Он мог сделать это лишь с глазу на глаз. А еще он утверждал, что располагает информацией об убийствах.

Амарок никак не отреагировал на ее слова. Возникла гнетущая пауза.

— Он сказал тебе что-то важное? — спросил он наконец.

— Нет.

— Уверен, почти каждый из этих типов готов утверждать что угодно, лишь бы только положить на тебя свои лапы.

Разница в том, что со стороны Хьюго это не было лишь обещанием информации. Он намекнул, что Амароку тоже грозит опасность. Она же потеряла слишком многих близких людей, и ей была нестерпима сама мысль о том, что кто-то готов покуситься на жизнь мужчины, к которому она спустя столько лет ощутила влечение.

— Ты должен быть осторожен, — сказала она ему.

— Не понял?

— Джаспер. Если он здесь, если это он, то он… убивает тех, кто мне близок.

— Эвелин, я могу отлично позаботиться о себе, — сказал он. — Мне никто ничего не сделает.

Он явно не понимал, что представляет собой Джаспер.

— Я лишь сказала, если это Джаспер, а он думает… вдруг он подумает, что между нами что-то есть… пусть всего лишь близкая дружба… он может…

— Если тебя беспокоит именно это, можешь не переживать. Со мной все будет в порядке.

— Но ведь если бы не я, тебе бы ничего не грозило. Мне не следовало приезжать в Хиллтоп. Ты был прав.

— Ты бы все равно построила свой Ганноверский дом — не здесь, так в другом месте. Ты думаешь, ситуация была бы лучше где-нибудь в Техасе… или в Вайоминге?

В воду ванны капнула слеза.

— По крайней мере там было бы теплее.