Вместе с мысленным призывом Орша с оглушающим грохотом обрушился на меня внешний мир. Как это возможно? Я что, на время перестал слышать и воспринимать абсолютно все, что происходило вне кокона наших с Троей тесно соприкоснувшихся тел?!
Конечно! Для тех эдаити, кто сейчас бодрствовал, продолжая прощупывать пространство вокруг спящих, я воспринимался странно. Словно эпицентр жара в инфракрасном спектре. Жара похлеще, чем в подземной сердцевине местного гороподобного существа. И жар этот уже не растекался волнами от тела Трои. Источником повышенной температуры оказалась собственная оболочка! Мой живот напрягался до каменной твердости, сдерживая сильнейший порыв к движению. Телом овладела какая-то невообразимая, сводящая с ума потребность прижаться к моей добыче. Толком не понимая, как и почему, я жаждал движения и тесноты. Тесноты между нашими телами, заворожившей новыми ощущениями.
Концентрироваться на происходящем вне круга наших сплетенных тел стало необычайно сложно. Но… это же неправильно. И опасно!
«
Подобный вопрос стал возможен только с обретением материальности.
Мне удалось сфокусироваться на окружающем мире, заставляя сознание возобладать над реакциями оболочки. С тем, что произошло с телом, я не разобрался, но сейчас не время признаваться собрату в слабости. Это место изобиловало угрозами, и мне было кого защищать.
Чего ожидать от женщины, уже и сам не представлял. Впервые моя добыча меня… устрашила. Нет? Инстинктивно дала отпор? Неосознанно выявила естественный способ влиять на созданные для нас оболочки? Может ли так быть, что в их природе заложен некий механизм противостояния нам нынешним?..
Это надо прояснить! Позже. Сейчас, уверившись в возвращении контроля сознания эдаити, обхватил Трою и второй рукой. Чтобы она во сне не навредила кому-то еще… Она же моя добыча?! Значит, имеет право вредить исключительно мне.
Чем бы ни грозил этот вред, пережитые ощущения захватили. Уже сейчас я жаждал испытать их вновь. Только в более благоприятной обстановке.
Прислушался. Троя затихла, успокоилась, кажется… Заснула.
Понимание этого сказалось успокаивающе. Я тоже начал погружаться в состояние, которое называлось «сном».
Однако долго оно не продлилось – нашелся возмутитель спокойствия, привлекший внимание. Сознание эдаити оставалось настороже и среагировало молниеносно, пробудив оболочку. Приоткрыв глаза, я увидел темный силуэт, шатающейся походкой бредущий к зарослям высоких кристаллов. Опознать в нем пленного, в светлую пору сцепившегося со штурманом, труда не составило.
Что погнало его в сторону от лагеря? Особого интереса не было, скорее отстраненное любопытство – никто из них, кроме Трои, не являлся для меня значимым. Ощущая роящихся и сдерживаемых только воздействием эдаити насекомых, добыче я бы не позволил отойти. Но этот пленник… Его перспективы никого из нас не занимали. Никто из эдаити не шелохнулся, чтобы воспрепятствовать мужчине. Упади он в темноте в своей сонной прострации и сломай шею – внимания бы не обратили. Было лишь интересно понять, зачем он в одиночестве движется в сторону от всех? Не я один наблюдал сейчас за пленником.
Услышав журчащий звук, сообразил – причина в потребностях оболочки. Покинуть лагерь мужчину вынудила необходимость избавиться от излишков жидкости. Раздался скрежет фиксаторов скафандра и яростно-злое: «Идите вы все…»
Постояв в раздумьях, обратно пленник не вернулся. Подпитанная дурным сном ненависть, которую я видел в его глазах, когда он пререкался с Троей, гнала его прочь от нас. Мужчина, забыв спросонья, где находится, отошел к самой границе кристаллического леса и опустился на песок.
– Твари… Все твари… Давить гадов, – бормотал, отмахиваясь от снующих вокруг насекомых. Наконец улегся на бок.
Над верхушкой дерева-кристалла бесшумно скользнула тень пролетевшей в ночном небе огромной плоской твари. Порыв ветра раскачал ветви. Издали донесся стрекочущий звук. Ему ответил еще один, рваный, жесткий, переплетающийся с раскатистым приглушенным стуком. А следом раздался протяжный стон – резкий, громкий и очень уж близкий.