Ее незабываемый испанец

Самолет, на который я посадил Дженни, приземлился примерно на час раньше моего. Сотрудники сообщили, что Дженни все еще на борту и крепко спит. Я запретил кому бы то ни было прикасаться к ней и сам поднялся в самолет, чтобы забрать ее.

Дженни спала, свернувшись калачиком на своем сиденье, ее длинные каштановые волосы выбились из пучка и рассыпались по плечам. Один из локонов лежал на мягкой щеке, и когда я склонился над ней, то не смог устоять перед искушением убрать его.

В ту ночь ее волосы казались шелком, когда я зарылся в них пальцами, откидывая ее голову назад, чтобы завладеть ее губами. Эти полные губы были мягкими, как лепестки роз, у них был вкус шоколада… У меня всегда была слабость к шоколаду.

Я не хотел ее будить. Дженни выглядела такой умиротворенной, когда спала, по-детски подложив ладони под щеку. Ее длинные ресницы даже не дрогнули от моего прикосновения. Поездка в Мадрид, а затем обратно в Англию, должно быть, измотала ее. Да и приступ дурноты в испанском поместье забрал у нее много сил. Как же я хотел в тот миг подхватить ее на руки и унести прочь, сделать своей…

Нет, этого хотел не я, а зверь внутри меня. И Дженни никогда не узнает о желаниях этого зверя.

Дистанция между нами была единственным способом уберечь ее, а холод в отношениях – единственным способом контролировать мои порывы. Но сейчас нужно было пересадить ее на вертолет, который доставит нас в Глен-Криг, и, чтобы не разбудить Дженни, мне придется нести ее на руках. Это будет грубое нарушение физической дистанции. Могу ли я доверять себе после той ночи в саду?..

Я задушил желания, которые сводная сестра всегда вызывала во мне, и заключил ее в свои объятия. Дженни, без сомнения, была бы недовольна тем, что я отвез ее в Шотландию вместо Лондона, и у нее, вероятно, нашлись бы не самые добрые слова в мой адрес, но сейчас я не хотел спорить, – ей нужно выспаться. Врач осмотрит ее утром, а до тех пор она будет спокойно спать в моих объятиях.

«Ты просто хочешь взять ее на руки. Хочешь держать ее в объятиях» – я отогнал эту мысль, но моя потребность в Дженни вызывала опасения.

Я наклонился и осторожно поднял ее на руки. Дженни была мягкой и теплой, и, когда я выпрямился, она тихо вздохнула и прижалась щекой к моему плечу.

«Она доверяет тебе, бессердечная ты сволочь».

В груди возникло горячее, напряженное ощущение, и на секунду мне стало трудно дышать. Я хотел прижать Дженни к себе и защитить от всего плохого. Но самым плохим в ее жизни сейчас был я… Теперь – после той катастрофической ошибки – мне следовало быть еще более осторожным.

Я злился на себя за то, что так и не научился контролировать свои эмоции, даже после всех болезненных уроков, которые преподал мне мой отец. Злился на Дженни за то, что она была единственной яркой искрой в моей жизни. Добросердечная улыбка, искренняя радость и яркая, настоящая красота, которая ранила мою душу и искушала меня. Она доверилась мне и позволила себе быть уязвимой.

Не обращая внимания на эмоции, я вынес ее из самолета и спустил по трапу на летное поле. Вертолет ждал неподалеку, его винты уже вращались. Звук, казалось, не беспокоил Дженни. Она просто прижалась к моему плечу, уткнувшись лицом в ткань пиджака, – огни взлетно-посадочной полосы беспокоили ее. Сотрудник протянул руки, чтобы принять мою драгоценную ношу и усадить в кресло, но я не отдал ее. Я не хотел, чтобы кто-то еще прикасался к Дженни, и не желал отпускать ее.

«Отец больше не может тебя видеть. Он мертв» – эта мысль возникла из ниоткуда, но я проигнорировал и ее. Защищать Дженни – защищать всех, в том числе и от моего отца, стало моей второй натурой, и, по-видимому, не имело значения, что этот недобрый человек ушел навсегда. Рефлекс остался.

Наконец мы расположились на борту вертолета. Я не стал надевать наушники на Дженни. Если шум винта до сих пор не разбудил ее, то уже не разбудит, а в наушниках не так удобно лежать в моих объятиях. В любом случае полет не будет долгим.

Вертолет поднялся в воздух, и вскоре мы уже летели в полной темноте над Шотландским нагорьем. Дженни пошевелилась во сне, ее движение заставило меня остро ощутить ее тело. Прикосновение округлых грудей к моей груди. Изгиб спины, прижимающейся к моему паху. Нежное тело. Горячее. От нее пахло чем-то сладким, напоминающим цветы магнолии. Желание вспыхнуло во мне, и я посмотрел на нее сверху вниз, на линию ее щек и вздернутый носик. Она не была типичной красавицей, не такой, как ее мать, но у нее была своя теплая, жизнерадостная красота, которая для меня казалась более привлекательной.

Я предполагал, что мой брак с Оливией будет включать секс, поскольку дети были частью сделки, но я не испытывал к ней влечения. Мы решили, что будем ложиться вместе в постель лишь с целью зачать ребенка и, возможно, иногда для разрядки, но не более того. Если бы она решила завести любовника, я не стал бы препятствовать, поскольку знаю, что неутоленная страсть порой толкает на необдуманные поступки.