Ее словами. Женская автобиография. 1845–1969 (СИ)

История Вайс, старшего ребенка из обеспеченной французской семьи среднего класса, предвосхищает гораздо более известный текст, который мы рассмотрим в 5‑й главе — опубликованные в 1958 году «Воспоминания благовоспитанной девицы» Симоны де Бовуар66. Следует отметить, что оба произведения подтверждают опыт писательниц и свидетельствуют о репрессивных условиях, с которыми сталкивались молодые француженки в начале XX века. У Вайс и Бовуар, которая на пятнадцать лет младше ее, были схожие амбиции, а также они столкнулись практически с одинаковыми трудностями. Неодобрение, которое Вайс встречает в буржуазном окружении, еще более резкое, чем то, с которым приходилось бороться Бовуар. Вайс изображает препятствия, встающие на пути молодой женщины, если ее интересует что-то кроме брака и материнства, как достаточные, чтобы остановить всех, кроме самых решительных. Луиза, как Симона, была одной из этих исключительно решительных женщин. Как и Бовуар, Вайс находит, что ее успехи в школе вызывали негативную реакцию дома (в случае Вайс ее отец желал, чтобы сыновья, а не дочь, были отличниками учебы).

Однако между ситуациями Вайс и Бовуар есть различия. Мать Луизы, которую она описывает со словами самого теплого восхищения, еврейка и либералка, и, в отличие от отца-протестанта, поощряет дочь учиться и строить карьеру, тогда как оба родителя Бовуар — католики-традиционалисты, воплощающие ценности высшей буржуазии. Кроме того, семья Вайс достаточно богата, чтобы их дочери не приходилось зарабатывать на жизнь. Она стремилась к заработку ради той независимости, которую, по ее мнению, могла дать карьера. Поскольку для нее работа означает свободу действий и расширение прав и возможностей, а не деньги, она не склонна мириться с унижениями. Добившись успеха в отборочном конкурсе, ради чего долго и тяжело трудилась, она увольняется, когда правительственный чиновник предлагает ей плохую должность. Это было связано с ее шляпкой. Желая быть элегантной, она надела на экзамен шляпку, украшенную розами. После чего один из экзаменаторов заметил, что она не похожа на женщину-профессора. Этот упрек вызвал у нее обиду: профессора-женщины должны выглядеть неряшливо, некрасиво? Она парировала, что это первый комплимент, полученный ею после экзамена. Вайс попала в классический двойной капкан, от которого все так же страдали женщины в 1970–1980‑х годах: первое, о чем думал ее экзаменатор, была ее внешность, а не ее интеллектуальные достижения. Разъяренный ее отпором, экзаменатор сообщил о ее наглости начальству, которое сочло достойным наказанием предложить ей низкооплачиваемую должность преподавателя в провинции67.

Если подытожить, в межвоенные годы потенциальные мемуаристки и авторы автобиографий имели возможность оглянуться назад и увидеть существовавшую традицию женских нарративов о детстве. И это придало многим смелости обратиться к этому жанру. Они могли видеть множество примеров, опубликованных как женщинами, так и мужчинами. Как следствие, они заимствовали здесь и там и, стремясь реализовать обширные проекты, иногда создавали длинные, запутанные тексты, в которых сосредоточенность на предмете и последовательность повествования были принесены в жертву серьезности цели. Это явление встречается не только среди авторов-любителей, таких как Лунт, но и среди профессиональных писательниц, таких как Фарджон, Эбботт и Вайс. В основном традиционные мемуары уступили место гибридным полумемуарам. Однако в межвоенные годы полумемуары еще не сложились как освоенный жанр, легко воспроизводимый под копирку, каким он стал после Второй мировой войны.

Женщины, писавшие в межвоенные годы, перестали извиняться. Они заявили о себе. Они заговорили авторитетно. В частности, в 1930‑х годах женщины стали авторами заметных, содержательных исторических мемуаров и полумемуаров. В целом эти писательницы представляли прошлое в позитивном свете. Помимо некоторой ностальгии, наиболее присущей немецким писательницам, оглядывающимся на свое довоенное детство, манера их не эмоциональна, потому что они не исповедуются и не жаждут очищения. В целом авторы сохраняют дистанцию от своего субъекта. Лакомые пикантные детали, которые они рассказывают о себе в детстве, похоже, потеряли свою остроту с течением времени. Рассказчицы иногда дистанцируются при помощи иронии или юмора. Хоть иные — Эбботт, Вайс — и пользуются возможностью излить свои чувства, как правило, они не выражают ни гнева, ни жалости к себе, подобных тем, что мы видели, например, в «Автобиографии ребенка» Ханны Линч на рубеже веков.

Мемуары и полумемуары, написанные женщинами в межвоенные годы, были в целом серьезными, тщательно написанными произведениями, на которые их авторы затратили если не талант, то немалые усилия и которыми они по праву могли гордиться. Все без исключения авторы находят добрые слова, говоря о своих семьях, особенно о родителях, и особенно о матерях. Картина полностью меняется, когда мы смотрим на автобиографии-исповеди, написанные в ту же эпоху — главную тему следующей главы.