Ее тело и другие

Мы поженились. То есть скоро поженимся. Но пока он везет меня в своей машине, поздно, в темноте, к озеру с болотистыми берегами, вплотную к воде не подойдешь. Он целует меня и обхватывает ладонью мою грудь, сосок набухает под его пальцами. Я не вполне понимаю, что он собирается делать, но он это уже делает. Твердый, горячий, сухой, пахнет хлебом, и, когда он вторгается в меня, я вскрикиваю и цепляюсь за него, как утопающая. Его тело соединено с моим, он напирает, напирает и под самый конец выходит из меня и завершает, измазанный моей кровью. Меня чарует и возбуждает ритм его движений, осязаемость его нужды во мне, очевидность ее утоления. Затем он обмякает на сиденье, и тогда становятся слышны звуки озера: гагары, сверчки и кто-то еще, будто щиплют струну банджо. От воды поднимается ветер, остужает мое тело.

Что мне делать теперь? Я не знаю. Чувствую, как сердце бьется у меня промеж ног. Больно, и все же я могу вообразить, как это бывает хорошо. Провожу рукой по этому своему месту, и откуда-то издали доносятся отголоски наслаждения. Дыхание его успокаивается, я вдруг осознаю, что он наблюдает за мной. Кожа моя блестит и переливается под проникающим в окно машины лунным лучом. Увидев, как он смотрит, я понимаю: я смогу поймать удовольствие, так кончики пальцев успевают ухватить за веревочку и вернуть уже почти что улетевший воздушный шар. Я слегка тяну и постанываю, медленно, равномерно поднимаясь на гребень экстаза, все это время осторожно прикусывая язык.

– Мне нужно больше, – говорит он, но ничего не делает. Смотрит в окно, и я тоже.

Там, в темноте, что угодно может шевелиться, думаю я. Мужчина с крюком вместо руки. Призрак автостопщика, вечно повторяющего один и тот же маршрут. Старуха, которую дети вызвали заклинаниями из спокойного убежища в зеркале. Все знают такие истории – вернее, все пересказывают их, даже те, кто на самом деле их не знает, – но никто в них не верит.

Его взгляд скользит по воде и возвращается ко мне.

– Расскажи про твою ленточку, – просит он.

– Что тут рассказывать? Ленточка и ленточка.

– Можно ее потрогать?

– Нет.

– Но я хочу ее потрогать, – говорит он. Его пальцы вздрагивают, и я выпрямляюсь, сдвинув колени.

– Нет.

Что-то в озере с усилием выдирается из воды, затем вновь плюхается в нее. Он оборачивается на шум.

– Рыба, – говорит он.

– Когда-нибудь я расскажу тебе истории об этом озере и его обитателях, – обещаю я.

Он улыбается мне и потирает челюсть. Немного моей крови размазалось по его коже, но он не заметил, а я ничего не сказала.

– Я был бы очень рад послушать, – говорит он.

– Отвези меня домой, – прошу я.

И, как истинный джентльмен, он разворачивает автомобиль.

В тот вечер, в ванной, шелковистая мыльная пена меж моих ног цветом и запахом напоминает ржавчину, и все же я чувствую себя совсем новенькой.

Родителям он очень нравится. Славный юноша, говорят они. Будет хорошим мужем. Расспрашивают его о работе, увлечениях, семье.

Он крепко жмет руку моему отцу, а маме отвешивает комплименты, от которых она краснеет и взвизгивает, как девчонка. Он приезжает дважды, трижды в неделю. Мама приглашает его отужинать вместе с нами; пока мы едим, я под столом впиваюсь ногтями ему в ногу. Потом, когда остатки мороженого растекаются в тарелке, говорю родителям, что мы прогуляемся по аллее. Мы выходим в ночь, скромно держась за руки, пока не скроемся из виду. Я тащу его под деревья, мы протискиваемся между стволами, находим участок свободной земли, я стягиваю с себя трусы и на четвереньках отдаюсь ему.

Я знаю все истории о девушках, которые вели себя как я, и не боюсь добавить к ним свою. Я слышу, как брякнула металлическая пряжка его брюк, и шорох, с каким брюки падают наземь, чувствую его длину – пока не всю, – твердо прижимающуюся ко мне. Я умоляю:

– Не дразни!

И он подчиняется.

Постанывая, я отвечаю толчком на толчок, мы совокупляемся на поляне, возгласы моего блаженства смешиваются с возгласами его торжества и растворяются в ночи. Мы еще только учимся, он и я.

Но установлены два правила: не кончать в меня и не дотрагиваться до моей зеленой ленточки. Он изливается на землю, кап-кап-кап, будто начинается дождик. Я хочу потрогать себя, но пальцы, которыми я впивалась в грязь, замараны. Я натягиваю белье и чулки. Он издает предостерегающий звук, тычет пальцем – я вижу сквозь нейлон, что и на коленях запеклась грязь. Скатываю чулки, вытираюсь, снова их натягиваю. Расправляю юбку, закалываю волосы. У него от усилий одна прядь выбилась из тщательно прилизанных кудрей. Я возвращаю ее на место. Мы доходим до ручья, и я начисто отмываю ладони в быстро текущей воде.

Шагаем обратно к дому, целомудренно соединив руки. Мама уже сварила кофе, отец расспрашивает молодого человека о работе.