Её тёмные крылья

Холодный воздух щиплет кожу через свитер. После нескольких дней, проведенных в замкнутом пространстве своей спальни, мне требуется время, прежде чем вдохнуть свежий воздух и смешавшиеся в нем ароматы: древесного дыма от каминов по всему Острову, морской соли и водорослей, гниющих вдоль побережья. Запах плодородной мягкой почвы в моем саду.

Почти все, что я выращивала, созрело в этом году сравнительно рано, так что грядки уже накрыты, кроме той, где по-прежнему растет несколько пастернаков, которые, я надеюсь, станут посолиднее, и три краснокочанные капусты для Мерри. Мне хотелось, чтобы они успели созреть к празднику Халоа[7] в следующем месяце – мачеха готовит невероятную штуку, для которой она приправляет овощи специями и карамелизует их. И это мое любимое блюдо. Но, когда я осматриваю кочаны, они выглядят маленькими и хрупкими, борющимися с природными условиями.

«Как и я», – шепчу вслух, чувствуя себя при этом идиоткой.

Я слегка похлопываю по ним и оставляю.

Потом я копаю. Это грязное, утомительное и тягостное занятие. Каждый раз, вскапывая грядку, я жалею, что взялась за это дело, но нельзя просто взять и оставить после себя дыру в земле. Приходится либо закапывать ее обратно, либо продолжать копать. Обычно я всегда предпочитаю второе. Кроме того, полезно втыкать мотыгу в грязь, особенно когда злость переполняет тебя.

Если верить отцу, моя мать тоже была садовницей. Может, она и сейчас ею является: последний раз мы разговаривали на мой шестнадцатый день рождения в течение целых четырех минут. Она позвонила пожелать мне счастья и спросить, планирую ли я оставаться на Острове. Я посчитала это завуалированным приглашением, но она перепугалась, когда я озвучила свое предположение.

Вероятно, тот, с кем теперь живет моя мать, не в курсе, что у нее есть ребенок. Насколько я знаю, у меня имеются и братья с сестрами.

Когда моя мать впервые приехала сюда, она организовала бизнес по выращиванию и продаже органических фруктов и овощей, что было довольно амбициозно, учитывая, сколь мало на острове проживало людей, и почти каждый из них имел собственный огород. Но ее огород отличался. Отец рассказывал, что теплицы матери ломились от ананасов и персиков, инжира и оливок – всего того, что обычно здесь не растет. Так они и познакомились: он спускался на велосипеде к маяку, а она остановила его по пути и предложила лукошко июньской клубники. Спустя девять месяцев родилась я.

А еще через три года мать ушла от нас и больше не возвращалась.

За время работы я согрелась, а потому сбрасываю с себя свитер. Воздух приятно холодит разгоряченную кожу, и я ненадолго останавливаюсь, позволяя ему проникнуть в меня. Затем опускаю взгляд на получившееся углубление и понимаю, что его форма напоминает могильную яму.

Бри никогда не любила сад в это время года. Она говорила, что он навевает тоску, выглядит мертвым. Я пыталась ей объяснить, что даже оголенные растения вовсе не мертвы, а просто спят, но она не понимала. Предпочитала сад, когда тот был усыпан цветами.

Я опираюсь на мотыгу и прикрываю глаза.

– Я думал, ты оставишь местечко для моего гриля.

Отец, все еще одетый в комбинезон смотрителя маяка, идет ко мне размашистым шагом, сжимая в руках две дымящиеся кружки. Он очень высокий и поэтому постоянно сутулится, как будто извиняется за то, что тебе приходится запрокидывать голову. Видимо, свой рост, а точнее, его отсутствие, я тоже унаследовала от матери.

– Я хотела. Но вряд ли ты собираешься строить его зимой. Это вопиющая растрата земли, мистер Аллауэй.

Он не смеется.

– Во имя Зевса, Кори, ты что, в пижаме? – Отец кивает на мою футболку и шорты. – Девять градусов на улице. Хочешь подхватить пневмонию?

Я подбираю свитер, натягиваю его на голову и сбиваю свой пучок. Так и оставляю его набекрень, чему способствуют сальные волосы, не мытые пять дней кряду, и беру протянутую кружку, вдыхая аромат.

– Сделал из бутилированной воды, – вздохнув, отмечает папа.

Когда мне было восемь, я отказалась пить островную воду – даже зубы почистить не могла, – потому что она отдавала железом, словно я держала во рту монетку. Отец отвел меня к доктору, и та диагностировала у меня некий «Синдром кедрового рта», хотя я в жизни не ела кедровых орехов. Она сказала, что это пройдет через пару недель, но время шло, а привкус железа никуда не уходил. Спустя несколько недель папа заменил все трубы в доме на пластиковые, но и это не помогло. Вода на Острове проистекает из подземного источника, за который, напомнил мне тогда отец, богачи готовы платить кругленькие суммы. Ну и на здоровье. Как бы то ни было, я ее ненавижу.

– Поговори со мной, Кор. – Он присаживается на край грядки с капустой, изящно балансируя на ней. Я опускаюсь рядом с ним и погружаю свободную руку в землю, растирая почву меж пальцев. Мягкую и теплую. Вдавливаю руку еще глубже, погружая под землю всю ладонью.

– О чем?

Он внимательно смотрит на меня.

– Я только что вернулся от Давмьюров.

– Мерри сказала мне.

– Мик спрашивал о тебе. Крошка Энгус тоже.

Я отпиваю из кружки и поднимаю взгляд на отца.

– Как они?