Ее темные крылья

— Ты был на Фесмофории, ты видел все, — я медлю. Я хочу спросить, что он имел в виду, сказав, что был там ради меня, но смущаюсь. Может, в темноте пещеры я смогла бы, но не тут, открыто. Судя по его напряжению, когда я сказала «Фесмофория», он чувствует то же самое. — На Острове тысяча двести человек. Все знают всё о тебе. Люди порой уезжают, но редко. Это вечное место. Это беспокоило Бри… — я замолкаю. Когда я уйду домой, Бри останется тут. Она ненавидела Остров, но, может, он нравился бы ей больше, ели бы она знала, что потом попадет сюда.

— Что ее беспокоило? — спрашивает Аид, возвращая меня в разговор.

Я поворачиваюсь к нему, скрещиваю ноги, поправляя одеяние. Он повторяет за мной.

— Что это вечное место. Он был слишком мал для нее. Она не была счастлива там.

— А ты была?

Я киваю.

— Мне нравилось. Нравится, — исправляюсь я. — Это дом, понимаешь? Это сущность. Я — Остров. Я — соль, почва и боярышник. Я — пляжи, поля и леса. Это я.

— А это я? — Аид указывает на землю, потом на небо. — Я — пустыня. Я без солнца, времен года, пустой. Я — смерть и одинокая безнадежная вечность.

— Ты драматизируешь, — говорю я, и он смеется, к моему удивлению. Когда он говорил с кем-то в последний раз, кроме меня? Есть ли друзья? Есть ли хоть кто-то? — И ты виноват, — говорю я. — Если это место пустое и одинокое, меняй его. Ты говоришь, что это твой мир, так сделай с ним что-нибудь.

— Я не могу делать как ты.

— Сделай что-то другое. И… — я делаю паузу. — Если я могу понять, как открыть себя, может, я могла бы немного помочь перед тем, как уйду. Пара деревьев или что-то еще?

Он смотрит на меня большими глазами, а потом его взгляд становится рассеянным, и глаза белеют.

— Фурии вернулись, — он моргает и выглядит как прежде.

— Уже? — говорю я. — Но мы только прибыли, — я смотрю на плотные бутоны, ощущая разочарование. Я еще не закончила.

Аид встает и протягивает руку, поднимает меня.

— Если я отведу тебя к холму, ты легко найдешь дорогу домой оттуда?

— Еще день, — слова вылетают быстро. — Посмотрим, оставят ли меня в Эребусе завтра. Я сделаю вид, что устала. Если не поверят или не обратят внимания, я спрятала монету в пещере. Я позову тебя оттуда, когда они будут думать, что я моюсь.

Аид смотрит на меня.

— Уверена? — говорит он. — Кори, будь уверена.

— Уверена. Один день не изменит ничего для папы или Мерри. Последняя попытка.

Он кивает, и мы уходим.

Он ничего не говорит, когда мы возвращаемся, просто прижимает пальцы к моим, потом пропадает, оставив холодный соленый ветерок, который быстро прогоняет вода в пещере. Тогда я понимаю, что мы держались за руки. Я мою свою ладонь, прижимаю холодные руки к лицу, чтобы успокоить горящие щеки.

Я выхожу из пещеры и вижу, как Алекто расхаживает.

— Вот и ты. Нужно идти, — она шагает ко мне.

Я отступаю на шаг.

— Куда?

— В Пританей.

— Но я остаюсь тут. Мегера сказала. Голова болит, — я смотрю на Гермеса, сидящего на краю моей ниши, глядящего на нас, и он слабо пожимает плечами, быстро качает головой, не помогая понять, то происходит.

Алекто возмущённо смотрит на меня.

— Все там. Нужно спешить, — говорит она, поднимая меня бесцеремонно на руки, а потом мы летим, оставив Гермеса позади.

Мы огибаем Луг Асфоделя, выбираем путь быстрее возле реки Флегетон. Я все еще не оправилась от путешествия с Аидом, голова кружится, пока мы летим. Путь быстрый, каждый удар крыльями полон решимости, и когда я спрашиваю у Алекто, кто «все», она не отвечает. Мое сердце тяжелеет в груди, желудок сжимается от тревоги.

У Пританея ждут тени, поднимают к нам взгляды. Я ищу среди них Бри, но не вижу ее, и я рада.

Алекто опускается в облаке пыли и ставит меня рядом с Мегерой, потом идет к своей горке.

— Что… — начинаю я, но Мегера затыкает меня взглядом.

— Войдите, — кричит она над моей головой.

Мое сердце замирает, женщина, с которой была Бри, подходит к Фуриям. Я бросаю на них взгляд, гадая, узнали и они ее, но их лица без эмоций.

Я смотрю на арку, чтобы понять, что ждало за ней, но ладонь с когтями сжимает мое плечо, не давая сдвинуться. Они узнали ее. Потому послали Алекто за мной. Ведь она была следующей, и они хотели, чтобы я была тут для этого.

— Почему тебя послали к нам за правосудием? — спрашивает Мегера у тени, которая смотрит не на Фурий, а на меня.

— Я убила свою мать, — говорит она мне.

— Матереубийство, — шипят Тисифона и Алекто, и мы с тенью вздрагиваем.

Мегера склоняется к моему уху, хотя говорит громко, и тень слышит:

— Матереубийство — одно из худших преступлений. Забрать жизнь у той, кто дала ее тебе, кто носила тебя в себе, питала своей кровью и энергией. Украсть эту жизнь… Подумай, что это означает. Что за это дать, — она выпрямляется и говорит. — Кори, что нам сделать с этим существом?

Они привели меня наказать ее.

Я смотрю на тень, чьи волосы седые на висках, костяшки красные даже тут, в загробной жизни. Ее плечи сутулые, опущенные, она выглядит как та, кто трудилась всю жизнь.

Бри пришла сюда с ней, ждала с ней. Я хочу знать, почему она посчитала женщину достойной этого.

— За что ты убила свою мать? — спрашиваю я.