Ее темный секрет (СИ)

Арден не только достиг уровня сида, но и поднаторел в хитрости. Чтобы убить двух зайцев одним выстрелом, он принялся «перехватывать» больных у Альвейна. Ардена больше не волновали простые случаи, вроде глубокого пореза или сломанной ноги. Ему нужно было большее, с чем мог справиться только настоящий мастер своего дела. Потому-то, когда кто-то из односельчан оказывался на пороге жизни и смерти, Арден был тут как тут: мчался, опережая время и своего наставника, чтобы тот не успел вставить ему палки в колеса и взяться за больного первым. Отдельным видом удовольствия было наблюдать изумление с примесью раздражения на лице Альвейна, когда он приходил вторым и оставался с носом.

Жить в общине — нелегко, поэтому больных всегда было в достатке, и сколь плохо это для соплеменников, столь почетно и прибыльно для их врачевателя. Арден рос в глазах людей, удивлял их неведомым прежде талантом и копил серебро да золото в укромном месте, чтобы Альвейн более не покусился на вознаграждение, которое он полноправно заслужил. И когда люди потеплели к нему, заговорили меж собой о его мастерстве, а карманы набились доверху за свершенные труды, Арден нанял людей, чтобы отстроить простенькую хижину. Двое крепких соплеменников охотно согласились, памятуя, какие сложные он принял роды у жены первого, и как прирастил отхваченный топором палец другого.

Втроем они управлялись лихо и шустро, работа кипела и приносила скорые плоды. И Альвейн, разумеется, наблюдал за всем со стороны, отлично сознавая к чему движется дело. Однако, когда Арден под глубокий вечер возвращался без сил и весь мокрый от пота, старик не говорил ему ни слова. То ли мешала отеческая гордость, то ли не знал, как подступиться к разговору — юноше то было неведомо.

Когда его новое жилище было достроено, Арден решил поговорить со стариком сам. Настало время отрезать себя от его влияния и начать взрослую жизнь уважаемого человека.

Юноша как раз собирал свои пожитки, когда сид вернулся с реки с бадьей воды. Старик устало присел у кособокого стола и спросил:

— Уходишь?

В одном его слове уместилась огромная и искренняя грусть, немало удивившая Ардена. Он обернулся, посмотрел на наставника и уверенно сказал, не поддаваясь глубинному чувству сожаления:

— Боюсь, мастер Альвейн, теперь вам нечему меня научить. С вами я достиг своего предела, и это подтвердят в общине. Но без вас я достигну большего.

Его наставник, конечно же, предвидел, что это рано или поздно произойдет, ведь хижина росла с каждым днем, и все же оказался к тому не готов — это четко читалось в его опущенных плечах и взгляде, потупленном в землю. Он не сказал ученику ни слова, не дал доброго напутствия. Когда Арден выходил с вещами, старик так и сидел, как оглушенный, и молча глядел уходящему юноше вслед.

Да и что сид мог сказать ему? Альвейну и правда больше нечему его учить. Такова судьба любого учителя: однажды наступает миг, когда ученик в нем больше не нуждается.

* * *

Чем больше люди теплели к Ардену, тем злее становился Нандир. Он видел, как с каждым днем Арден Безродный все ближе подбирался к его дочери, и это порождало в нем ненависть. Чего он только не успел предпринять, пока юноша карабкался наверх. Рукою Хадригейна поджигал его дом, но тот напрочь отказывался заняться огнем. Подсылал в ночи своего доверенного сообщника и побратима, Грогана, чтоб заколол его, как свинью, пока вся община спит, но куда там: Арден предусмотрительно заколдовал порог, так что любой, кем движет злой умысел, ни за что не переступит его. Решив, что всему виной может быть и бесталанность его верных собратьев, Нандир засунул свою гордость за пазуху и решил все сделать сам, чтоб уж наверняка. В одну из ночей, пока ни один глаз не видит его позорного падения, пробрался в хлев и отравил его коз. Если Арден подоит их и выпьет отравленного молока, то тотчас падет — таков был замысел Нандира. Когда он, овеянный невидимостью, уносил ноги прочь, то мог заверить богов клятвой, что слышал противный до зубного скрежета смех Безродного. Он преследовал его до самого дома и лишь перед его порогом отпустил хватку.

На утро, ожидаемо, ничего не произошло: скот мало того не пал, так еще и принес потомство, будто Нандиру на зло. Сам же Арден был живее всех живых, будто и не было никакой отравы вовсе. Встретившись с юношей во дворе, старейшина не сумел сдержать клокочущей ярости и удалился, лишь бы не видеть самодовольной ухмылки наглеца. Ардену, казалось, все равно: он лишь взрослел на глазах, мужал, расцветал и вскоре превратился в видного мужчину. Он будто подпитывался чужой ненавистью и обращал их злодеяния себе во благо.