Острие пронзило сердце и обожгло такой болью, какой юноша не испытывал никогда. Пытки Хадригейна теперь казались сладкой истомой по сравнению с агонией, охватившей Ардена сейчас.
Юноша согнулся пополам. Ноги больше не чувствовали твердую опору, и он упал на колени, не в силах сделать вдох или выдох. Он только приподнял лицо и исподлобья взглянул на девушку. Так просто, так решительно… Один замах руки — и та нить, что связывала их души, порвалась навсегда. Ниррен заливалась слезами, но вовсе не спешила ему на помощь. Предательница Ниррен заманила его в ловушку!
— Вот за это меня прости... — проронила она, хватая ртом недостающий воздух.
— Зачем, Ниррен?.. — хрипел Арден, борясь со смертью: острие кинжала было пропитано ядом, от которого его внутренности разъедало. Обычного смертного удар сразил бы молниеносно, но его из последних сил удерживала его в мире живых тьма. — За что?..
— Прости меня.
Пока темная хозяйка безуспешно пыталась срастить разорванные ткани в груди юноши, Ниррен даром времени не теряла. Она возвела ладони к предгрозовым небесам, скандировала слова заклинания, кем-то вложенные ей в голову, после чего вокруг Ардена вспыхнуло кольцо огня, заключая его в самом центре. Пламя стихло так же быстро, как вспыхнуло, и выжгло под собой траву, оставив полоску золистой земли. Ниррен тотчас же бросилась выписывать пальцем огамические руны, попутно глотая слезы. Покрыв письмом Огама весь круг, она заключила Ардена в магическую клетку, а затем упала на колени перед юношей, опустив лицо и не смея окинуть его взглядом. Из-за деревьев, один за другим, выходили фигуры притаившихся людей, что выжидали в древесной сени, пока Ниррен обездвижит знахаря.
Сначала Арден увидел их ноги, затем приподнял голову и попытался разглядеть лица, спрятанные под капюшонами плащей. Широкие плечи красноречиво выдавали Хадригейна, кособокая поступь подсказала в одной из фигур Грогана Одноглазого. Следом показались еще восемь человек с Араной Воительницей и Нандиром во главе, который никак не мог упустить шанса запечатлеть в памяти падение своего врага. Когда Арден с ужасом признал среди них и Альвейна, тело содрогнулось под волной острой боли. Он предал его, предал! А звал едва ли не родным сыном когда-то…
Десять фигур в плащах встали кругом, не заходя за начерченную Ниррен линию рун. Сама девушка все еще сидела напротив Ардена, окропляя слезами землю. Не в силах больше выносить боль, Арден ухватился за рукоять кинжала и с воплем выдернул его из груди. Вопреки желанию наброситься с оружием на главу общины, что стоял чуть поодаль с бесстрастным выражением лица, Арден отбросил окровавленный кинжал в кусты. Сил бороться у него не было: яд успел заполнить его жилы, проникнуть в органы и ослабить каждый член страдающего тела. Все, чего ему хотелось — упасть плашмя, водой растечься по выжженной земле и забыться. Ниррен не только ранила его, но и сломила дух, который, как казалось, сломить невозможно. Но лишь ей это было по плечу, владелице его сердца, теперь уже пронзенного насквозь.
— Вставай, Ниррен, — позвал Нандир дочь, протягивая ей руку. — Пора начинать, пока действует яд.
Так и не взглянув на юношу, дочь старейшины схватилась за отцовскую руку и встала. Только когда Ниррен покинула магический круг и укрылась под тенью старого вяза, десять членов общины взялись за руки и завели колдовскую песнь. Каждый звук, исторгаемый их ртами, причинял Ардену едва выносимую боль: она иголками впивалась ему то в ребра, то в голову, а то и глодала ноющие кости. Она проникала в каждую жилку и струилась вместе с кровью по всему телу, вызывая нестерпимую агонию. Он не понимал, что они хотят сделать с ним, но предчувствовал, что уже не увидит зари. Неведомое колдовство пленило его, и как бороться с ним, будучи таким ослабленным, он не знал.
Из глотки вырвался крик. Он выгнул спину, забыв о саднящей ране в груди, завыл зверем на весь окрестный лес. Еще никогда юноша не знавал такого чувства. Оно разъедало его плоть и выжигало все существо. Арден обратил взор к звездам, в надежде отыскать в них спасение, но звезды молчали: их мерцающий свет пожирали наплывающие тучи, неся с собой зловещий громовой рокот.
Песнопение становилось оглушающим и невыносимым. Одновременно с раскатом грома юноша различил надтреснутый голосок и самой Ниррен, вклинившийся в общий сонм. Она пела, и песнь ее была как похоронный гимн ему, человеку, кто беззаветно был ей предан. Арден прикрывал уши ладонями, не желая их слушать, но от жуткого хора некуда было скрыться.