Ее Вечное Синее Небо

Аида продолжала что-то выкрикивать в трубку, но Сабина ее уже не слушала. Не отключив телефон, она сползла с подоконника и, сделав несколько неверных шагов, остановилась посреди комнаты, вцепившись обеими руками в спинку стула. Ей было плохо, она задыхалась. Словно выброшенная на берег рыба, она хватала ртом воздух, пытаясь сделать вдох, но грудь сжало такими плотными тисками отчаяния, что сдавленные легкие не работали. Это жуткое ощущение было ей знакомо: однажды в детстве она упала с забора прямо на живот. Тогда она думала, что умрет, и ей было страшно. Сейчас она не только не боялась – она желала бы такого исхода, ведь столь нехитрым способом она навсегда распрощалась бы с мыслями об Армане, Аиде и всех тех, кого до сегодняшнего дня считала друзьями.

Она уже знала, что вряд ли оправится от такого удара – двойного удара в спину от любимого человека и лучших друзей. Да и кто на ее месте смог бы? Кто нашел бы в себе силы забыть, переступить и идти дальше? Только чем же она навлекла на себя эту жестокость? Чем провинилась перед этими людьми, что они так бесчеловечно с ней поступили? Неужели они не ведали, что творят? Или им было все равно? Всем этим воспитанным мальчикам и девочкам из приличных семей было безразлично, что с ней будет после этого кошмара? Или им было даже интересно, как она себя поведет? Вдруг наложит на себя руки? Или примчится в Алма-Ату и будет на коленях умолять Армана не бросать ее? Как же они могли?! Разве это люди? Это же звери, беспощадные звери, прикидывающиеся людьми! Все ее подруги, все друзья, которым она верила как себе, оказались равнодушными чудовищами, пекущимися исключительно о собственном благополучии и комфорте. Ни один из них не отважился сказать ей правду, чтобы не испортить отношения с Арманом. Конечно, с такими, как он, разумнее дружить, но неужели возможную выгоду от общения с ним они поставили выше всего остального – выше честности, порядочности, сострадания, наконец?

Или все же проблема была в ней самой? Что, если все это время она была плохим другом и никчемной возлюбленной? Может, она ничего другого и не заслуживала? Ведь как иначе объяснить то, что вся их развеселая компания, не задумываясь, приговорила ее к участи гореть на костре из бессердечия и лжи?

В первые минуты после прозрения Сабина винила в случившемся всех подряд: себя, Аиду, теперь уже бывших друзей – кого угодно, только не Армана, но не потому, что оправдывала его поступок, считая жертвой обстоятельств. Просто пока любая мысль о нем была невыносима, пока ей проще было думать о других – о тех, кто тоже ранил ее в самое сердце, но не так глубоко, как вероломный возлюбленный. Когда-нибудь потом, не сегодня, когда она сможет произносить его имя без лютого отчаяния, она, возможно, постарается во всем разобраться и если не простить, то хотя бы понять. Но не сейчас, ведь в эти мгновения все ее существо изнемогало от реальной физической боли, пришедшей на смену тяжкому удушью. Казалось, где-то в районе солнечного сплетения в нее вонзили раскаленный нож и медленно поворачивали его в теле, делая эту пытку еще более изуверской.

Со стоном она опустилась на колени и сжалась в комок на коврике возле кровати. Уткнувшись лбом в жесткий ворс ковра, она скулила, как щенок, растирая нестерпимо ноющую грудь. Из глаз ручьем лились слезы, но она и не пыталась их остановить, надеясь, что они хоть немного облегчат страдания, терзавшие ее плоть.

Когда-то отъезд Армана в Англию и молчаливый заговор их друзей основательно пошатнули ее веру в людей – теперь от этой веры не осталось ничего. С этого дня она будет сомневаться во всех и каждом, везде видеть подвох и ожидать предательства. И чем это обернется? Озлобленностью на весь мир и одиночеством? Что ж, достойная расплата за ее наивность, слепоту и нелепую привычку держаться за свои идеалы.

Потеряв счет времени, она сидела, скорчившись на полу, бесконечно повторяя: «За что?» – и не находя ответа. Прошел, может, час, а может, целая вечность. Постепенно боль утихла, но вслед за ней пришло бездумное, бессмысленное оцепенение. Затекшие ноги задеревенели, мокрые от слез волосы лезли в лицо, а глаза горели от надрывных рыданий, но ничего этого она не замечала. Она словно окаменела, застыв в жалкой позе на коленях, по-прежнему желая только одного – умереть. А потом иссяк и слезный поток, и сколько бы она ни старалась выдавить из себя хотя бы слезинку, глаза оставались сухими. Тогда Сабина решила, что она, наверное, выплакала норму, отмеренную ей на всю ее жизнь, и больше уже никогда не заплачет просто потому, что не сможет этого сделать.