Ее величество-Тайга. РЫСЬ КУЗЯ

Единственное, чего боятся зимой безногие, это муравьиного соседства. Правда, на зиму мураши глубоко в землю уходят, метра на три. Случалось, попадали в нору ужа. И тогда, как ни крутись безногий, живьем в тайгу не выползет. Облепят его муравьи со всех сторон, все соки высосут. Случалось, тот и проснуться не успевал.

Рыси муравьев не трогали. Хотя медведи поедали их целыми муравейниками.

Муравьи рысям помогали. С весны, добравшись до лежек, забрызгивали их своей кислотой щедро. Потом и в дупле, и в лежке ни одна посторонняя козявка, ни один таежный клоп не выживал. Ведь если попадали в дупло, то без когтей и клыков выгоняли рысь из жилья. Несносный его запах никто не мог выдержать. Ни один зверь. Таежный клоп для всего живого — сущее наказание.

Летом ползает по листьям, — тлю жрет. Даже гусеницу и слизняков. А по осени начинает искать место спячки. В одиночку не зимует. Ему обязательно соседи нужны. Кто б зимой жилье согревал. Потому что сам он себя не согреет. И холодов не переносит. Но попав в соседи, изгадит вонью все жилье. Годами его стойкий запах держится. А если обитатели покинут из-за него нору иль дупло, замерзнет клоп насмерть. Но отложит кладку, чтоб по весне потомство на свет вылезло.

К Кузе тоже один такой заполз в лежку. Правда, скоро весна наступила, — долго не задержался.

Единственное, чего клопы не терпят, это когда обитатели норы, желая прогнать вонючку, мочатся на них. Приходится менять жилье. Но не всякий станет в норе мочиться.

Не боится клопов лишь ежик: живо на зуб возьмет, враз накажет подселенца.

Кузя даже завидовала ежам. Такую букашку даже она, зубастая и с когтями, а одолеть не может.

Иные рыси из-за клопа по нескольку дней в дупло не лезут: пусть тот замерзнет насмерть.

Кузя знала: каждая жизнь в тайге за счет другой жизни существует. И не только звери. Даже птицы. Не стань комарья и мошки, гусениц, слизняков, бабочек, жучков, древесных и дождевых червей — затихнет тайга, умолкнет громкое звонкоголосье: переливы, свист, щебет, щелканье. А что станет с тайгой без птиц? Здесь всякая жизнь нужна и дорога. Не понимают этого лишь чужаки.

Тайга… У нее нет начала и нет конца. Она, как всякая жизнь, уж если живет, то каждой травинкой радуется, каждой фиалкой смеется. Гудит, стрекочет, рычит и стонет, пищит и всхлипывает. На то она и тайга.

А уж если не суждено жить, то гибнет. И тогда ничего не останется от тайги.

Слышала Кузя и о таком. От старых зверей и от лесника. Те всякое в жизни повидали.

Но о таком даже слушать было страшно, и Кузя прочь отогнала черные воспоминания.

Тайга… Родившиеся в ней не только любят ее, они живут ею — одним дыханием и теплом, одним сердцем и заботой. Их не разделить. Кто для кого дышит, кто кем больше дорожит?

Для тайги дорого все живое в ней.

Кузя прислушалась. Вон по соседству рысь вскрикнула протяжно, радостно. Котята появились. Новые жизни, новые хозяева. И тайга обрадовалась; не отняла болезнь живность, не выкосила. Вон уж сколько народилось в ней! Пищат, сопят, на все голоса заявляют о себе малыши.

Зиму, считай, уж пережили. Скоро тепло хлынет. Зашумит новая весна. Сколько радости будет тем, кто впервые выпорхнет из родительского гнезда и полетит над тайгой!

Кузя помнила, как впервые вылезли из дупла рысята.

Первенцы были смелыми. Они не могли и не хотели ждать, пока окрепнут когти. Это общая беда всех рысей — подводит любопытство: высунут мордашки из дупла, увидят тайгу.

Дупло показалось котятам тесным, темным и скучным. Надоело царапать друг дружку, рычать на птиц, летающих рядом. Ведь вон в тайге как просторно! От запахов даже в носу щекотно.

И едва мать-рысь ушла за добычей, котята из дупла полезли. Поначалу боялись далеко от дупла убегать. Вон в лесу сколько всего! Кто друг, кто враг — попробуй разберись без взрослых.

От всякого голоса к лапам ели приникали. Шерстка дыбом становилась. Пасть маленькая, а из той уже шипенье рвалось наружу.

Случалось, выпадали рысята из лежек и дупл. Не всем им повезло выжить и вернуться обратно.

Хорошо, если упасть успел на лапы. Смог встать на них крепко. И, заскочив на свое дерево, полез в лежку. Такое случалось редко.

Чаще, встав на лапы, покачиваясь от неуверенности, вздрагивая, котята бежали в тайгу. В кусты, в траву, под деревья. И нюхали без конца все и всех. Даже мышь, которая, вздохнув от нечастого такого везения, почти в обмороке влезала в нору. Пронесло.

Знала, второй раз встретит рысенок — не сносить ей головы.

Набегавшись, нанюхавшись, проголодавшись, рысята начинали орать на всю тайгу. Она хороша на сытый живот. А без матери, пока малы, самим не прокормиться.

Рыси находили котят по запахам и голосам. Случалось, погибали котята. Но это было редкостью.

Бывало, что уже первая встреча с тайгой оказывалась удачной. И первая капля крови жертвы, брызнувшая на губы, вселяла уверенность в малышей: жить в лесу можно и без взрослых.