Ее внутреннее эхо

Он самому себе казался типичным интеллигентом, эдаким очкариком в плаще без пуговиц. Смущался, когда его называли мужественным, брутальным, любил говорить о себе, что он уже старый и больной человек.

Его пятой жене было двадцать шесть лет, из которых последние шесть они прожили вместе. Юридически женой она ему не была, но себя он считал женатым, не скрывал этого. А тут вдруг скрыл.

Почему, зачем, сам не мог понять.

Сначала это казалось совершенно неважным, а потом уже он не смог…

Боялся, что воздушный эльф сразу исчезнет.

Вся его жизнь проходила в совещаниях, планах, на съемочной площадке, в однообразной цикличной кутерьме, которая доставляла ему самому огромное удовольствие.

Режиссером он был никаким, сам это понимал, не пытался бороться, а пытался использовать свои сильные стороны. Он был типичным неудачником, вынужденным добывать свой кусок хлеба сериалами, не замахиваясь на что-то великое.

Больше всего он боялся именно великого, боялся, что не потянет, поэтому, прикрываясь финансовой нуждой, клепал довольно однообразные, но трогательные истории, делая это с полной самоотдачей, каждый раз вникая до седьмого пота в простой и нелепый сюжет, стараясь немного его приукрасить, приблизить к чему-то съедобному, чтобы потом не было стыдно.

Но стыдно было все равно.

Он долго не мог сказать ей, чем он занимается, а она не выдавала, что знает.

Именно этот неопределенный стыд заставлял его менять тему разговора, смущаться, расспрашивать о ней, а не рассказывать о самом себе.

Митя сразу понял, что эта девочка увидит его сердцевину, увидит его голого безо всяких штанов, попадет в самую уязвимую сердцевину его страха. Будет презирать, обесточит, обездвижит и уйдет.

В ней было что-то высокомерное, подлинное, вневременное. Абсолютно прекрасная и очень строгая к себе и окружающим, она казалась ему настоящей и неподражаемой. Ее непринужденная откровенность тоже сразу вызвала бурю чувств – бедная девочка…. Детдом, спорт, нагрузки, травмы, потом этот нелепый побег, скитания по чужим людям. Как она выбиралась, через что она прошла, как она спокойно об этом говорит.

Поверил он ей безоговорочно, сразу. Ей нельзя было не верить, она как-то отметала все остальные варианты.

И голос ее оказался таким же – абсолютным эталоном звука. Это был голос молодой Вертинской. Спокойный и требовательный, свободный от желаний и мирской суеты, зато полный женской власти над сердцем любого мужчины.

Они оба долго волновались, прежде чем созвониться, оба это понимали, но у нее не возникло ни малейшей неловкости.

Зато ему пришлось ждать ночи и прятаться в ванной, что само по себе было унизительным. Жена его была так великодушна и доверчива, что ни о чем не спрашивала. Все чувствовала, но приносила себя в жертву ради любви, ради семьи, которую она создавала огромными трудами, ради человека, которому просто слепо верила. Он никогда ей не врал, и Маша к этому привыкла.

Это все не мешало ему принимать меры предосторожности – прятать поглубже в ноутбуке папку с фотографиями прекрасного ангела, прятать всю переписку, прятать даже глаза, когда жена задавала ему неловкий вопрос.

Она быстро почувствовала его смущение и вопросы задавать перестала.

В благодарность за это телефонные разговоры он почти прекратил, оставив на Катину долю лишь ночи страстной переписки.

Днем лишь посылал короткие всполохи:

«Малышка, я ненавижу каждую минуту, которая отделяет меня от тебя. Я гипнотизирую это паршивое медлительное солнце, чтобы оно скорее зашло за горизонт, и наступила ночь, в которой будем только мы. Очень прошу тебя беречь себя. Митя».