Ее волос манящий теплый шепот (СИ)

А я стою и думаю, как же хорошо, что я забыл сумку, потому что именно в этот момент становится понятно—Этери меня приняла. И теперь все зависит только от меня. Она закрывает дверь кабинета и выходит.

—Ты спешишь?—спрашивает.

—Нет,— мое сердце бешено стучит,—Еще три дня я абсолютно свободен. А потом у меня усиленная работа.

—Поехали на кофе,—продолжает Этери и улыбается.—Пока эта работа тебя не поглотила. Говорят, начальница у тебя деспотичная, так что пока не поздно— беги.

—Не сбегу,— отвечаю.

И сам понимаю, что да, не сбегу, потому что мне больше ничего не нужно кроме этой работы, где есть такие одержимые люди и… Этери.

И мы пьем кофе в ближайшем кафе, заказываем к нему круассаны с джемом и говорим, как заведенные. О программах, фигуристах, мечтах. Этери пьет капучино, размешивая в нем корицу, а я понимаю, что это ее первая еда после завтрака. И от этого мне хочется остаться еще больше.

Дома я долго не могу заснуть, понимая, что в голове столько идей, что они толпятся друг за другом. А потом засыпаю и вижу сон, в котором рассматриваю картины в дорогих рамах и они оживают. А кругом столько света, и золота,бесконечного сияния золота:

«Весь этот блеск почти ослеплял мальчугана; стены сияли разноцветными красками; все было — сама жизнь, само движение. Тут было еще одно изображение Венеры, земной Венеры, полной жизни и огня, какою грезилась она Тициану. Прекрасное, ничем не прикрытое тело Тициановой Венеры покоилось на мягком ложе; грудь ее тихо вздымалась, голова слегка шевелилась, пышные волосы падали на круглые плечи, а темные глаза горели страстью.»

Я просыпаюсь от избытка чувств и понимаю, что у женщин из самых знаменитых картин для меня теперь совсем другой облик и такие привычные глаза. А ещё невероятно кудрявые волосы. Делаю глубокий вдох и пишу сообщение Этери:

«Мне приснился сон. Мы должны поставить номер про художника и его картины».

А потом только смотрю на часы. Два часа ночи. Ответ приходит через пару минут:

«Да».

А я лежу и стараюсь успокоить сердце, потому что перед глазами слишком явно вижу чужую обнаженную спину. И она совершенна.

POV Этери.

Даниил приходит на работу не спустя три дня, а через один. Он не может дождаться начала, а я просто не ограничиваю его. Мне нужны такие люди, поэтому сейчас все хорошо.

Первым делом Даня приносит кофе и наблюдает за процессом тренировок. У него в голове столько наработок, что я не успеваю даже анализировать их. И это мне нравится.

А потом он угощает обедом меня и Дудакова, потому что мы не успеваем купить еды.

— Не только путь к сердцу женщины лежит через желудок,—констатирует Сергей.

Я с ним соглашаюсь. Давно у нас не было кого-то ответственного за еду, а Даня словно влился в наш коллектив сразу, даже без притирок.

Илья позвонил мне сам почти сразу:

—Как тебе мальчик?-спросил он.

—Посмотрим,—невозмутимо отвечаю.—Может, еще поддастся перевоспитанию.

Авербух удивленно спрашивает:

—А что не так?

—Он слишком мил для нашей команды, но придется его научить.

Илья смеется.

—Ну, у тебя все получится, я знаю.

Теперь уже смеюсь я. Время все покажет.

И Даня действительно начинает работать и предлагать идеи. Мы проводим на катке все свободное время и уже забываем, что знакомы так недавно. Но он все также приносит кофе и кормит меня, если я забываю поесть. У нас гармония. А я уже не могу представить нашу группу без нового хореографа.

Даже когда моя машина ломается, Даня забирает меня из дома и отвозит обратно, хотя делать это не обязан. Мы слушаем музыку в дороге и иногда делаем себе записи на будущее. В этот момент я совсем забываю о разнице в возрасте, и мне кажется, что я сама гораздо моложе, и могу свернуть горы.

Однажды, когда мы едем домой после усиленных тренировок, в пути я засыпаю. И во сне вижу прекрасный город и мальчика, мечтавшего стать художником:

«Вот бы уметь так рисовать и писать красками! Весь мир стал бы моим! Все можно было бы перенести на бумагу!»

На другой день, улучив минуту, когда остался один, мальчик схватил карандаш и попробовал срисовать кабана на оборотной стороне одной из картинок. Удалось! Немножко криво, немножко косо, одна нога толще другой, но все-таки можно было догадаться, что это бронзовый кабан.

Мальчик ликовал! Правда, карандаш еще плохо слушался его — он отлично замечал это. Но на следующий день рядом с первым бронзовым кабаном стоял другой; этот был уже во сто раз лучше, третий же так хорош, что всякий сразу узнал бы, с кого он был срисован.»

Я просыпаюсь и сразу вижу данины глаза. Он смотрит на меня и улыбается:

—Ты заснула, а я решил тебя не будить.

—А я видела сон,—наконец говорю я.—У нас точно должен быть номер про художника, который учится творить…

Даня кивает:

—Да,я об этом уже давно думал— программа про безумного художника, который не может полюбить свои творенья и уничтожает их, сходя с ума.

Я хочу возразить, но бросаю взгляд на часы. Похоже, я проспала полтора часа, а Даня все это время молча ждал.

—Сделай так, как ты это видишь, и покажи,—спешно говорю я и стараюсь как можно быстрее выйти из машины.— Спокойной ночи.