Ее высочество, моя жена

– Твоей семьёй? – нахмурился Эфраим. – Семьей, с которой ты не общался больше десяти лет?

– Той самой. – Мэтт криво ухмыльнулся. – По-видимому, одна из леди, упомянутых в письме, благодаря которому Татьяна сделала мне это предложение, является членом моей семьи. Если быть более точным, моей бабушкой. Другая леди – одна из её давнишних подруг.

– Не понимаю, что тебе показалось в этом подозрительным. У твоей семьи большие связи. Я сам сверх подозрительный, это часть моей натуры, и всё-таки мне не кажется необычным тот факт, что всплыли имена твоей бабушки или её подруги.

– Подумай, Эфраим. Если Татьяна интересуется только описанием путешествий своей давно почившей родственницы, почему она просто не сказала о ее связи с моей семьёй?

– Она об этом не знает? – услужливо предположил Эфраим.

– Возможно. Действительно, это могло быть не более чем интригующим совпадением. Однако, она поощряла меня забыть о разногласиях с моей семьёй. – Мэтт пожал плечами. – Эта тема возникла в разговоре совершенно случайно и, может быть, ничего и не значит, но я ей не доверяю.

– Значит, ты будешь сопровождать её для защиты семейных интересов.

– Именно так.

– Но ты не особенно жалуешь свою семью.

– Тут ты не прав. Это моя семья не особо жалует меня.

– Это ты так думаешь, – многозначительно сказал Эфраим.

– Это я так думаю. – Мэтт задумчиво отхлебнул виски. – Однако бабушка всегда меня любила.

Это бабушка заменила ему мать, когда та умерла вскоре после рождения Мэтью. Это бабушка занимала его сторону в частых стычках с отцом, когда он стал старше. И это бабушка рыдала, когда отец добился его назначения во флот и отослал прочь.

– И я тоже любил её.

Только в последние годы с приходом мудрости, взращенной на опыте и расстоянии, он переосмыслил свою юность. Он и в самом деле был диким юнцом, намного более склонным к попаданию в неприятности и скандальному поведению, чем все три его старших брата вместе взятых. Теперь он видел то, чего не видел раньше – отцовское разочарование, когда тот столкнулся с бунтующим и неуправляемым ребёнком. Теперь он мог понять желание отца, чтобы будущее его сына сформировалось под влиянием чего-либо, кроме потакания капризам и излишествам. Только теперь он мог признать правоту и быть благодарным отцу за смелость отослать сына в свободное плавание, чтобы он мог найти свой путь и проверить себя на прочность. И, наконец-то, он мог принять ту любовь, которая потребовалась для того, чтобы сделать это.

Он узнал о смерти отца незадолго до окончания войны, ирония ситуации поразила его, и он отчаянно сожалел об этом. Когда, наконец Мэтт осознал, что он не может простить отца, потому что старик не сделал ничего такого, за что его следовало прощать, а просто сэкономил силы в превращении своего младшего сына в мужчину, которым они оба могли бы гордиться, было уже поздно. Это был долг, который он не мог отплатить.

По крайней мере, до сегодняшнего дня.

– К тому же, ты до сих пор не разговариваешь со своими братьями, – сказал Эфраим так, как будто это не имело никакого значения.

– Ты прекрасно знаешь, что не разговариваю. – Таким же небрежным тоном, как и друг, ответил Мэтт. – Так же как и они не разговаривают со мной.

– А ведь тебя так легко было найти после того, как ты оставил службу у Его Величества, отказавшись использовать свой титул и порхая из Англии во Францию и обратно, – с издевкой произнес Эфраим. – За последние три года у тебя даже не было постоянного адреса.

– Это бы не помогло. Жизнь аэронавта и всё такое. И к тому же я не порхал.

Уже давно Мэтт понял, что ничего в жизни не желает так сильно, как восстановить отношения с братьями. Но хотя он, не колеблясь, сражался с врагом на подбитом корабле в море, за три года после окончания войны Мэтью так и не набрался смелости встретиться со своей семьей. Его отъезд из Вестон-Мэнор не был задушевным и спокойным, и поэтому, несмотря на то, что он хотел вернуться домой, прием, ожидавший его там, пугал.

– Значит, ты делаешь это для своей семьи?

– Я бы так не сказал.

– Ты бы этого не признал. Однако, мне кажется, что человек готовый пойти на такое для защиты своей семьи, сам себе лжет, – задумчиво сказал Эфраим, – либо в том, как он в действительности относится к своей семье…

– Вряд ли, – соврал Мэтт.

– Либо по поводу денег.

– Я не совсем уверен, что возьму её деньги.

– Вот это, – Эфраим указал на него сигарой и посмотрел сквозь дым, – возможно, самая глупая вещь которую я слышал от тебя. Почему, во имя всех святых, нет?

На возмущение издателя Мэтт ответил ухмылкой.

– Гордость, полагаю. Мне претит идея позволить ей или любой другой женщине купить меня, как мешок с зерном.

– Она может купить меня. Я бы без колебания взял её деньги. Вообще, если ты не заинтересован, я бы с удовольствием предложил свои услуги. По такой цене она может купить и меня, и мою гордость. Не стесняйся предложить мою кандидатуру.

Эфраим сделал паузу.

– Она ведь не из тех принцесс с лошадиными лицами? Из тех, чьи портреты не могут полностью скрыть правду об их внешности? Зная тебя, я могу предположить, что она привлекательна.