Ее зовут Тень

Встала я в безумную рань — солнце только-только робко протянуло первые лучи по сизовато-лиловому небосводу и несмело дотронулось до высоких шпилей городской ратуши. То, что граф Иррион назначил отъезд на девять утра, не трогало меня совершенно. Я знала — когда бы я ни явилась, милорды графья все равно не будут готовы. Более того, уверена, что заявись я часа в три пополудни, они все равно бы очень удивились такому раннему приезду и попросили обождать с полчасика — еще не упакованы любимые тапочки милорда Торина. Так какая разница, когда начинать их торопить — в девять или семь часов? Заодно и прослежу за завершающим этапом сборов, а то знаю я этих аристократов — наберут с собой столько ненужного барахла, что и три каравана не вывезут.

Тьма просыпаться упорно не хотела, пришлось положить ее на плечо и нести на конюшню, как экстравагантную крылатую горжетку из черной чешуи. На другом плече покачивались две доверху набитые и едва-едва закрытые сумки, из одной торчал край рукава рубашки. Бабочка, моя пепельно-серая кобылка, такому раннему подъему тоже не обрадовалась. Но, увы, погрузить ее себе на плечи и нести всю дорогу до поместья Лорранских я была не в состоянии, поэтому лошадке пришлось встряхнуться и утешиться большим куском сахара, которым я поспешила умилостивить не слишком довольную коняшку.

Несмотря на несусветную рань, население Каленары уже проснулось (а некоторые еще и не ложились). Молочник вел под уздцы своего послушного ослика, нагруженного бидонами и крынками, из приоткрытых ставней пекарни тянуло сытным хлебным духом, цветочница, неприкрыто зевая, уже раскладывала на прилавке свой пестрый душистый товар. На перекрестке в медленном, легком танце кружилась продажная девица, высоко вскидывая длинные стройные ноги и вспыхивая алым шелком яркого наплечного платка. Здесь было не время да и не место привлекать мужчин своими чарами, но, по-моему, она этим и не занималась, а своим танцем просто приветствовала солнце, несущее в город свой молодой свет и ласковое тепло. Тонкий, певучий звон вплетенных в ее волосы монет и цепочек казался странным и даже неуместным среди полусонного передвижения немногочисленных прохожих.

Городские ворота уже были открыты, и стражники, судя по рьяной ретивости к государственной службе только что заступившие на пост, внимательнейшим образом изучали подорожные грамоты какого-то восточного купца в пестром байковом халате и странном головном уборе, похожем на намотанное на темечко банное полотенце. Рядом с ним, держа за обвисшие поводья пятерых лошадей, нетерпеливо переминались два раба в таких же чудных нарядах, дожидаясь, когда же документы будут с начала до конца изучены дотошной полуграмотной солдатней и можно будет наконец-то отправляться в путь. У меня подобных проблем с выездом из города не возникло. Товаров я не везла, на паломницу или блаженную не походила, а тонкий свиток с гербовой печатью, удостоверяющий, что я являюсь владелицей недвижимости в Каленаре, всегда служил отличным пропуском из города — с меня даже не стребовали выездную пошлину. Правильно, пусть приезжие за развитие и процветание Каленары платят, а горожанам и так хватает ежегодных налогов и сборов.

До поместья Лорранских добралась без проблем — благо дорогу запомнила, а там меня ждали. Услужливый лакей вежливо поклонился, взял Бабочку под уздцы и торжественно повел по усаженной липами парковой аллее. Я, избавленная от необходимости управлять лошадью, рассеянно покачивалась в седле и бестолково глазела по сторонам, от нечего делать размышляя, что бы предприняла, случись мне держать здесь оборону. В одиночку, понятное дело, такое солидное имение не отстоять, а вот будь под моим командованием десяток-другой солдат — и можно удерживать врага на расстоянии хоть целый год: стены крепкие, добротные, да и ворот всего двое.

Впрочем, все стратегические расчеты мигом вылетели у меня из головы, когда я увидела, что делается во внутреннем дворе. Такое ощущение, что Торин собрался ехать в Заброшенные земли на вечное поселение! Перед широким крыльцом творилось нечто невообразимое: слуги носились по самым невероятным траекториям, таща за собой, неся на себе или толкая перед собой всевозможные кульки, свертки и мешки. Глаз упал на молодую смазливую горничную, трепетно прижимающую к себе роскошный вечерний фрак с отделкой из тончайших кружев. Девчонка явно не знала, что делать с этим сокровищем, и просто бестолково переминалась с ноги на ногу, время от времени стряхивая с доверенной ее заботам шмотки невидимые глазу пылинки. Кроме упомянутой горничной и сверхзанятых слуг во дворе еще наблюдалось штук двадцать лошадей, две кареты и большая крытая повозка, уже наполовину нагруженная какими-то кулями, сундуками, баулами и чехлами. Каррэн, сидящий на перилах и рассеянно поигрывающий рукой, пытаясь поймать на перстни первые солнечные лучи, казался в этом бедламе совершенно неуместным, как роскошная оранжерейная роза в щербатой миске с бедняцкой гороховой похлебкой.