Ее зовут Тьма

Мы проехали через Метайри[6], в этот ночной час непривычно погруженный в темноту и тишину: вместо тысяч огней я заметила по пути лишь несколько освещенных окон. Затем мы свернули на шоссе 61, а оттуда — на Вашингтон-авеню, которая несколько раз успела поменять название, прежде чем пересекла Сент-Чарльз-авеню в Гарден-Дистрикт. Крэнк даже не подумала притормозить перед местом встречи двух автомагистралей. Она вылетела на перекресток и там свернула налево. Впрочем, предосторожность была здесь явно излишней: никакого другого транспорта на улицах не наблюдалось. Дорогу освещали редкие зажженные фонари. На Сент-Чарльз-авеню параллельно мостовой поблескивали, убегая вдаль, трамвайные рельсы.

Гарден-Дистрикт, некогда прекраснейший из городских районов, превратился в полупрозрачное подобие самого себя. Буйно разросшиеся сады, лишенные регулярной стрижки, хлынули наружу через кованые ограды и растеклись по округе, заполоняя ее беспорядочным сплетением кустов и лиан.

Крэнк свернула на Ферст-стрит, и мы словно перенеслись на сотню лет назад. Дома, несмотря на облупившуюся краску, полусгнившие двери, сломанные перильца и треснутые, разбитые или заколоченные досками оконные стекла, стояли вдоль улицы, подобно горделивым часовым в парадном карауле. Со всех сторон их обступали старинные виргинские дубы, укутанные в сероватые узорчатые шали испанского мха.

Грузовик свернул на Колизеум-стрит и вдруг, взвизгнув тормозами, резко остановился. Меня бросило вперед, но ремень безопасности вовремя щелкнул, избавив меня от катапультирования через ветровое стекло. Я отлетела назад, на сиденье, а Крэнк тем временем перевела рычаг на нейтралку, поставила на ручник и выключила зажигание.

Сердце у меня стучало, тело все еще сотрясалось от мощных вибраций мотора, а уши словно заложило ватой.

— Вот мы и дома! — звонко объявила Крэнк. — Пойдем!

Я выпрыгнула из кабины, не выпуская из рук коробки, и закинула на плечо рюкзак. Едва мои ноги коснулись твердой земли, меня посетило непреодолимое желание рухнуть на колени и возблагодарить Бога за то, что оставил меня в живых после стольких испытаний, но я все же воздержалась, пытаясь наконец обрести устойчивость.

— Сюда! — крикнула мне из темноты Крэнк.

Я ступила на тротуар и задрала голову, обозревая нависшего над нами темного каменного исполина. Ух ты!

Двухэтажный дом на углу Ферст-стрит и Колизеумстрит стоял посреди запущенной лужайки за черной металлической оградой, окруженный густыми дебрями. Его высокая прямоугольная громада выцветшего лиловатого оттенка была украшена двойными портиками, кружевными коваными перилами и черными колониальными ставнями, обрамлявшими огромные окна. Из некоторых окон пробивался тусклый свет, приглушенный темными шторами, грязью и копотью.

Мне этот дом полюбился сразу. Красота, омраченная временем и запустением, но не утратившая достоинства. Да, такое место было явно по мне.

Воспрянув духом от мысли, что я, кажется, все же не зря сорвалась с места и приехала в Новый-2, я вошла вслед за Крэнк в главные ворота, увитые спутанной стебельчатой массой с мелкими душистыми цветочками. Целые заросли их взбирались и по боковой стене, обвивая балюстраду второго этажа. С крыши над верхним портиком нависал черный фонарь.

— Клево, да? — спросила через плечо девочка, отпирая дверь.

— Ты здесь живешь?

— Угу. В общем-то, формально мы не являемся владельцами дома, но за все это время никто не заявил права на него, поэтому мы считаем его своим. Здесь в ГД — так мы называем Гарден-Дистрикт — пустых особняков навалом. Лучшие давно захвачены скваттерами, но и этот очень даже ничего. Есть в нем комнаты похуже, но остальные вполне сносные. — Она предостерегающе подняла руку: — Двадцать за поездку и сорок за комнату!

— А-а, конечно.

Я поставила рюкзак на ступеньку, выудила из него бумажник и отсчитала в раскрытую ладошку Крэнк три двадцатидолларовые банкноты.

Мы оказались в просторном, высотой в два этажа холле с паркетным полом и широкой лестницей вдоль одной из стен. Нижняя часть лестницы слегка загибалась по направлению к входной двери и у самого основания расходилась веером, напоминая разлитый из кувшина мед. С потолка свисала огромная люстра. Ее металлическое кружево было столь искусной и изящной выделки, что казалось, будто его выткал некий волшебный паукбронзоткач.

Большие проемы с обеих сторон холла вели в другие помещения. Слева располагалась огромная столовая с внушительным длинным столом и десятком стульев с высокой спинкой. Потолок украшал выцветший расписной плафон, а стены были оклеены бордовыми с золотом обоями, тоже поблекшими и кое-где отставшими. По периметру столовой через равные промежутки висели бра черного цвета, все они, за исключением двух, горели. Два высоких окна были обрамлены тяжелыми старинными бордовыми шторами.

— Шикарно, да? — спросила из-за спины Крэнк. — Мы зовем ее Склепом, потому что обстановочка тут как в фильме про вампиров.

— Чудесно, — пробормотала я.